1. /
  2. Пасха
  3. /
  4. Пасхальная, Светлая неделя —...

Пасхальная, Светлая неделя — Поучения Святых Отцов

Оглавление:
О Пасхе и антипасхе
Свт. Инокентий Херсонский
   Светлый понедельник: О праздновании Пасхи
   Светлый вторник: Явление воскресшего Христа ученикам на пути в Эммаус. Как Христос является на пути жизни и как мы не видим Его
   Светлая среда: Воскресение Иисуса Христа – торжество нашей веры
   Светлый четверг: Христос воскрес из мертвых, смертию смерть поправ
   Светлая пятница: Многие тела усопших святых воскресли и явились многим
   Светлая суббота: Христос является по Благодати тому, кто соблюдает заповеди Его
Изречения Святых Отцов


О Пасхе и антипасхе

Аноним: Если наша Пасха-Христос, то что значит слово антипасха? Случайно ли это воскресенье названо в честь апостола Фомы, который прославился своим неверием?

О.Серафим: Пасха – это Христос. Истинно так. Этим понятием пронизано все историческо-христианское, православное пасхальное богослужение. Там постоянно об этом говорится:
«Христос – новая Пасха, Жертва живая, Агнец Божий, взявший грехи мира»;
«О, Пасха великая и священнейшая, Христе! О, Премудрость, Слово Божие, и Сила! Удостой нас совершеннее приобщаться Тебя, в вечно-светлом дне Царства Твоего» (Из Пасхального богослужения).

Пасхальный кулич – это символ Христа. Поэтому он делается из сладкого и вкусного хлеба, как сладок Сам Христос, будучи хлебом жизни вечной и благодатной.

Крашеное яйцо есть символ бесконечной новой жизни, которая была дарована миру, через Христа. При чем, яйца раньше красили только в красный цвет, – символ крови Христа, пролитой за наши грехи. Яйца окрашенные в разные цвета – это уже современное нововведение.

Первый день Пасхи – это Светлое Христово воскресение. Вся последующая неделя называется светлой неделей, и заканчивается она в восьмой день (символ вечности), в неделю ап.Фомы или антипасхи.

Смысл этого таков. Восьмой день по Пасхе, как окончание торжества Светлой недели, составляет особое торжество, как бы замену самого Пасхального дня. Поэтому он и назван «антипасха», что в переводе обозначает «вместо Пасхи». Ибо слово «анти» с греческого переводится как «вместо». То есть, в этот день Церковь еще раз стремится ощутить все то торжество и радость праздника Пасхи.

Это воскресенье, так названо не случайно. В это воскресенье вспоминается явление Христа, по Своем воскресении, Апостолам, и осязание язв Христа, ап.Фомою. Это вспоминается потому, что обстоятельства этого явления служат непререкаемым доказательством воскресения Господа Иисуса Христа из гроба. Воспоминание этого события уверяет не только верующих христиан в воскресении Христовом, но и неверующих, подобно ап.Фоме.

При этом свт.Иоанн Златоуст, в одной из своих проповедей, называет это неверие Фомино добрым, но не злым и ожесточенным, какое оно было у фарисеев, законников, книжников и первосвященников иудейских. Потому что, стоило только Богу вразумить Фому, и он тут же уверовал. «Держись, Фома, держись в этом добром неверии! Держись твердо, пока не утвердишься на камне веры; оставайся при таком своем желании, пока не увидишь желаемого! Я приветствую  твою недоверчивость, как рассеивающую всякую недоверчивость; хвалю твою спорливость, родившуюся из преданности Христу и поражающую всю спорливость еретиков… И вот Фома, коснувшись Владычных рук и  божественного ребра и исполнившись одновременно и страха и радости при виде того, что представилось его глазам, тотчас воспевает Господу и восклицает: «Господь мой и Бог мой» (ст. 28)!» (свт.Иоанн Златоуст, т.8, Беседа 125, «О святом апостоле Фоме»).

Свт. Инокентий Херсонский

Светлый понедельник: О праздновании Пасхи

Христос воскрес!

Когда хотят праздновать в честь какого-либо высокого и важного лица, то обыкновенно стараются узнать, что ему особенно нравится, и что для него противно. – Мы, братия, предначали вчера празднество в честь лица самого великого и важного, – в честь Господа и Спасителя нашего, за нас пострадавшего и для нас воскресшего. Посему тем нужнее для нас знать верно, что Ему в нашем праздновании может быть благоугодно, и что противно.

Кто же нам откроет это? О привычках и наклонностях сильных земли узнают от их приближенных. К нашему Господу ближе всех те, которые всегда творят волю Отца Его. Один из таковых был святой Павел, который пользовался за это еще на земле такой постоянной и великой близостью к Воскресшему, что мог сказать о себе: «уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2:20).

Скажи же нам, Божественный апостол, как лучше праздновать пасху, – праздновать так, чтобы этим празднованием угодить воскресшему Господу. Он так много страдал за нас, что для нас было бы величайшим несчастьем, если бы еще и наше празднование послужило для Него в огорчение.

Когда действительно хотите, отвечает апостол, праздновать достойным образом Пасху; то празднуйте оную «не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины. Ибо Пасха наша, Христос, заклан за нас» (1Кор. 5:8,7).

Итак, вот чего не любит Господь наш, и чего по тому самому ни под каким видом не должно быть у нас среди настоящего празднества в честь Его: – это старая закваска, иначе закваска злобы и лукавства! Вот что Ему приятно и чем по тому самому как можно более должно запастись каждому из празднующих: это опресноки чистоты и истины!

«Но почему апостол, говоря о Пасхе, упоминает о закваске? Что за отношение между закваской и Пасхой?» – Следующее: давая совет, как праздновать христианам свою Пасху, апостол имел притом в виду пасху иудейскую. Иудеям, во время празднования их пасхи, под опасением смерти, повелел Господь беречься всего квасного (Исх. 12:15): поэтому они за несколько дней до пасхи оставляли, и теперь оставляют, употребление закваски. Имея в виду такой обычай и такую строгость Церкви ветхозаветной, апостол советует то же делать и христианам, во время празднования своей Пасхи, то есть соблюдать безквасие. Но иудей берегся закваски вещественной, ибо был под законом обрядовым, порабощён «вещественным началам мира» (Гал. 4:3); а христианин должен беречься закваски духовной – злобы и лукавства. Иудей вкушал в продолжение пасхи опресноки, бывшие только символом чистоты, а христианин должен питаться самой вещью, иметь чистоту духовную. Вот почему апостол говорит таким сравнительным языком, и рассуждая о том, как христианам праздновать Пасху, упоминает притом о закваске и велит ее беречься!

Но важность совета апостольского не в выражении, а в существе вещи; и на это-то, братия, должны мы обратить теперь все наше внимание. Апостол требует, чтобы у празднующих Пасху не было, во-первых, злобы. И зачем ей быть тут? Пусть она останется в сердце врагов Иисусовых, в сердце Иуды, Пилата и ему подобных (о, если бы не было ее и там!); а в сердце христианина зачем быть злобе? На кого злиться? – Не за всех ли умер Христос, и не для всех ли воскрес? Он умер и воскрес для всех, а мы не в состоянии будем, ради Его, перенести какой-либо обиды, какого-либо слова? Что же мы за последователи Его? Если бы кто обидел нас и самой жестокой обидой, то мы должны простить ему ныне, ради Воскресшего. Ибо при такой радости не время считаться обидами. Никто более нас самих не прогневал Царя Небесного; но воскресший Господь всем исходатайствовал прощение. Нам ли, помилованным, продолжать злобу? Прощенным ли считать долги? Напротив, если бы кто имел врага самого жестокого, то нарочно употреби все усилия примириться с ним в настоящие дни: превратив злобу его в любовь, ты премного угодишь Воскресшему, составишь для него празднество самое светлое. «Но как явиться к такому врагу?» А как Господь являлся врагам Своим ради тебя! Явись о имени Иисуса, скажи: Христос воскрес, и докажи это на деле; объяви, что Воскресший не велел питать вражды, что ты исполняешь повеленное от Него, скажи это, и требуй мира и любви. Послушает? – Ты приобрел брата, отнял его у сатаны и даровал Господу. Не послушает? – Ты сам вышел из области смерти; ибо «ненависть», – по слову апостола, – «есть смерть» (1Ин. 3:14).

Второе требование святого Павла состоит в том, чтобы у празднующих Пасху не было лукавства. Лукавство никогда неприлично христианам; ибо для чего лукавить тем, которые все должны быть братиями, все созданы и воссозданы во Христе для истины, которые идут к одной цели, сражаются с одними врагами, пользуются одними средствами спасения, для которых всех истина столь же необходима, как воздух? Но тем более в настоящие дни неприлично христианину иметь и малейший вид лукавства. Ибо что говорит он ныне другим, и что слышит от других, встречаясь с ними? Говорит: Христос воскрес! Слышит: воистину воскрес! То есть, мы все христиане делаемся ныне свидетелями и благовестниками истины Воскресения Христова, и потому повторяем оную все стократно, вопреки иудеям, силившимся и теперь еще силящимся сокрыть эту истину в неправде, клеветавшим и теперь еще клевещущим на апостолов Христовых, будто они похитили тело своего Учителя. Но в свидетеле всего нужнее любовь к истине: тому не верят, когда говорит и правду, кто часто говорил неправду. Посему, предаваясь лукавству и лжи в настоящие дни, мы этим самым лишим язык свой всей силы, отвратим от себя всякое доверие, не только врагов нашей веры, иудеев, магометан и других, но и самих близких наших; ибо «от ложного, – скажет всякий, – что может быть истинного?» (Сир. 34:4). В таком случае лучше не говорить: Христос воскрес! И не отвечать: воистину воскрес! А молчать, зная свое недостоинство. Но как молчать, когда все говорят и свидетельствуют о воскресении? Такое молчание было бы тяжелее смерти. Значит, надобно возлюбить истину, и удалить от себя всякий вид двоедушия: неискренности, хитрости и лукавства, дабы соделаться достойным свидетелем истины Воскресения Христа.

Наконец, апостол требует для достойного празднования Пасхи чистоты и истины. Праздник всякий любит чистоту; вследствие чего, мы очищаем к праздникам дома наши и одежды; омываем самих себя. Но для Воскресшего нужна не эта чистота. Он готов принять нас в рубищах, готов нагих посадить за трапезу с собой, коль скоро душа чиста и облечена в одежду невинности. И напротив, омытые уста для Него отвратительны, когда на них обитает ложь и нечистота сердечная: и светлая одежда для Него хуже вретища, когда под ней сокрываются страсти, когда она куплена притеснением ближних. Поэтому, празднуя Пасху, надобно заботиться не об одной чистоте домов и одежде, а более о чистоте души и сердца. Без этой чистоты с каким лицом осмелимся мы приходить в церковь? Ибо в эти наиболее дни в церкви множество Ангелов: как стать среди сонма чистейших духов с нечистой душой? Кроме сего надобно часто в эти дни лобызать крест, икону воскресения и священный хлеб: как приступить к сей святыне с очерненной совестью, со зловонием греха? Если бы даже не захотел подходить ко кресту и хлебу, по причине своей нечистоты, а удовлетворился одним стоянием в церкви; то все ты не можешь спокойно взирать на святилище. Ибо, смотри, царские двери открыты всю неделю! Это значит, что Сам Царь славы непрестанно на тебя смотрит с своего престола. Сокроется ли от его очей, если в тебе есть какая-либо нечистота греховная? И какая дерзость стоять пред лицом Царя в рубищах греха, с язвами совести!

Магдалина шла с благовонным миром на гроб Воскресшего, но и тут сказано ей: «не прикасайся ко Мне!» Что же скажут нам, если мы будем исполнены худых мыслей, беззаконных замыслов?

Но довольно уже говорили мы, каково должно быть настоящее празднество; скажем теперь нечто и о том, как бывает оно на самом деле.

Ах, братия, как далеко отстоят наши празднования Пасхи от истинного празднества, которого требует апостол! Вам известны обычаи мира в эти дни, происшествия, их наполняющие, занятия, в которых они проходят: скажите сами, когда менее чистоты и святости между людьми, как не в эти дни? Когда наиболее злословят, лгут, кощунствуют, как не в эти дни? Когда наиболее распрей, браней, даже убийств, как не в эти дни? – С окончанием поста как будто оканчивается у многих все доброе; Христос воскресает, а они умирают духом! И для людей с чувством христианским тяжело смотреть в эти дни на безумные игрища, на забвение многими всякого воздержания, на явное торжество нечистых страстей: каково же должно быть при этом воскресшему Господу, Тому, Который, для того и умер за нас, чтобы соделать всех нас людьми чистыми и святыми? Поэтому-то, братия, заметили ль вы, какая просьба предложена была нам от имени Воскресшего? – «Потерпи на Мне, говорит Господь», – читалось в прошедшую субботу на литургии, – потерпи на Мне «в день воскресения Моего, во свидетельство» (Соф. 3:8). Признаюсь, братия, что я, когда слышу слова эти, всегда исполняюсь стыда и сокрушения. Вот, думаю, до чего дошли христиане, что им надобно предлагать такую просьбу! – Спаситель не требует уже ничего для Себя от тех, которые искуплены Его Кровью; не говорит: прославь Меня, или: принеси Мне в дар что-либо; нет, это много для Его последователей! Он ищет меньшего, просит не долга, а милости, не справедливости, а снисхождения: «Потерпи на Мне»!

Ты, как бы так говорил Он, не хочешь служить Мне, хотя куплен Моей Кровью; не хочешь следовать за Мной, хотя клялся быть Моим последователем. Окажи, по крайней мере, одну милость: «Потерпи на Мне», не предавайся порокам при Мне, не изгоняй Меня прежде времени, не благословляй в лицо. «Потерпи на Мне», хотя ненадолго, хотя в день Воскресения Моего, в тот день, когда и узникам дают свободу, и с врагами обходятся дружелюбно. Пусть пройдут Мои торжества, перестанут славословия, затворятся двери: тогда, если хочешь погубить душу твою, тогда твори угодное тебе: а теперь не изменяй так нагло, не безславь Моего Креста, не порочь своей веры и Моей Церкви. «Потерпи на Мне», потерпи во свидетельство Мое; Мне нужно свидетельство! У Меня идет спор, и спор не малый: «Мною определено собрать народы на суд» (Соф. 3:8). Это овцы… «которые» еще «не двора» Моего (Ин. 10:16), которых Мне тяжко подобает привести в ограду Церкви. Но как привести, когда, приведенные уже будут бежать вон? – Как привести, когда неверные видят в последователях Моих все мерзости язычества? Как привести, когда Меня Самого изгоняют из храмов безчинствами во дни самого Воскресения Моего? Итак, еще прошу: «потерпи на Мне; ибо Мною определено собрать народы на суд»! Иначе иудей за тебя будет издеваться надо Мной; иначе магометанин за твою жизнь будет поносить Крест Мой; иначе суд Мой с ними будет продолжительнее; ибо у Меня будет недоставать свидетельства Моих последователей. Сам диавол посмеется над торжеством Моим: Я буду показывать язвы, за тебя понесенные, а он будет выставлять язвы, тобой за него носимые; Я буду изводить души из ада, а он твою душу повлечет во ад; Я буду распространять Жизнь и Воскресение, а он через тебя будет разливать смерть и тление. «Потерпи на Мне… в день воскресения Моего, во свидетельство: ибо Мною определено собрать народы на суд»!

Надобно, братия, иметь каменное сердце, чтобы не тронуться от сего гласа Воскресшего Господа. Посему и не почитаю нужным присовокуплять что-либо к нему, кроме совета и моления, чтобы вы размыслили о нем сами, на свободе дома. Кто сделает это, тот наверно столько умилится сердцем, что постарается провести настоящий праздник, как советует апостол, а не как требуют плоть и кровь, то есть, «не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины». Аминь.

(Свт.Иннокентий Херсонский. «Светлая седмица», гл. «Слово в Понедельник Светлой Седмицы»).

Светлый вторник: Явление воскресшего Христа ученикам на пути в Эммаус. Как Христос является на пути жизни и как мы не видим Его

Христос воскрес! (Лк. 24:13-35).

В ныне чтенном Евангелии, братия, вы слышали одну из трогательных повестей во всем Священном Писании; и я немало думал, излагать ли вам ее снова в настоящем собеседовании: ибо всякое изложение ее всегда останется ниже трогательной простоты евангельской. Между тем, некоторые стороны события эммаусского явно требуют пояснения; притом не всякий из нас удобно может приложить его к себе и своему состоянию. Посему и решился я кратко повторить с вами повесть Евангельскую, стараясь, сколько возможно, не удаляться от ее духа и силы. О, если бы мы ощутили при этом в сердцах наших хотя некую часть того пренебесного огня, которым горели сердца учеников, шедших в Эммаус! Но это, братия, зависит не от слов и усилий человеческих, а от всемогущей благости Духа Божия: посему, если желаете быть не хладными слушателями повествуемого, то отверзите слух и сердца ваши к вещаниям сего Духа, Который, без сомнения, не остается безмолвным в то время, когда мы, служители слова, возвещаем вам пути живота вечного.

Прежде всего должно заметить, братия, что явление Господа двум ученикам на пути в Эммаус произошло не ныне, а в первый день воскресения, под вечер; в настоящий же день Евангелие об этом читается в церкви, вероятно, потому, чтобы на этом событии остановить особенно наше внимание: ибо в первый день воскресения произошло много событий, и там между ними настоящее событие не было бы так заметно. Не тем ли более, братия, должны мы усугубить внимание к тому, что произошло в Эммаусе?

Поэтому, чтобы точнее и лучше понять событие эммаусское, начнем повествование наше с того, что ему непосредственно предшествовало. В прошедших собеседованиях наших мы видели, как Господь в самый день Своего Воскресения, поутру, явился двукратно женщинам-мироносицам. Вследствие повеления от Него и от Ангелов, женщины немедленно известили о Воскресении Его всех апостолов и прочих ближайших последователей Его. Но предубеждение, страх и печаль были так велики у всех, что радостнейшая весть показалась для многих плодом воображения. «Показались им, – говорит евангелист, – слова их пустыми» (Лк. 24:11). Между тем, в уме и сердце всякого из почитателей Иисусовых, по необходимости, возбудилось при этом множество разных мыслей и чувствований. Никто не верил твердо известию женщин, но всякий хотел верить; многие отдали бы самую жизнь свою за истину Воскресения Учителя, как и отдали после.

В таком смущенном и скорбном состоянии духа, под конец дня шли двое из учеников в недалеко отстоящее от Иерусалима селение, называемое Эммаус. Одного из них евангелист Лука именует Клеопой; название другого умолчано; посему еще в древности составилось мнение, что это был он сам. Удаление этих учеников в такой день из Иерусалима – места Воскресения Господа Иисуса, где скорее можно было надеяться верного известия о нем, могло бы навести сомнение на их приверженность к Распятому: если бы повеление, данное через женщин самим Воскресшим, чтобы ученики шли в Галилею (Эммаус лежит на пути к ней), не служило к оправданию настоящего путешествия. И не веря твердо в сказание святых женщин о воскресении, ученики могли поспешить туда, где, по словам их, надлежало ожидать явления Воскресшего. Но собственные лица и слова путешественников суть лучшие свидетели их любви к распятому Учителю. На пути, несмотря на светлость праздничных дней, они представлялись совершенно мрачными от печали, и беседовали между собой не о другом чем, как о том, что наполняло их душу и сердце – о судьбе Иисуса Назарянина. Восхитительный теперь для нас предмет сей представлял в то время тьму недоумений; поэтому беседа происходила не без взаимных совопрошений и споров, которые, по недостатку ясного разрешения, все оканчивались увеличением туги сердечной.

В таком положении учеников, неприметно приблизился к ним один путешественник, и начал идти с ними. То был Сам Воскресший Иисус; но идущие, сверх ожидания, нисколько не узнали Его. – Поникшим от печали и углубленным в самих себя было не до подробного рассматривания чужих лиц. Притом Сам Господь благоволил явиться теперь, по замечанию евангелиста Марка, «иным образом» (Мк. 16:12), то есть, отличным от того, в каком видали Его прежде. Это было новое некое преображение смирения, подобное тому, которое последовало, как мы видели, в саду для Магдалины, подумавшей, что она видит перед собой садовника. Как там пощажена слабость женщины, не способной вынести радости внезапного явления, так здесь сделано снисхождение к душевному состоянию учеников, и дан случай воспрянуть вере их постепенно, через собственное размышление о согласии смерти и Воскресения Христова с учением пророков. «Господь, – по глубокомысленному замечанию одного отца Церкви (Григорий Великий, беседа 23), – явился для телесных очей учеников в том самом виде, в каком Он был пред их очами душевными: они в душе своей и любили Его, и сомневались о Нем; и Он теперь и был пред ними, и оставался неизвестным; присутствовал с теми, которые беседовали о Нем, не являл Себя тем, которые сомневались о Нем: беседовал, упрекал, изъяснял Писание; но поскольку сердца учеников были еще далеко от живой веры, то и Он – хочет идти далее».

«О чем это вы, идя, рассуждаете между собою, и отчего вы печальны?» – так начал чудный Странник беседу, входя в состояние учеников, и как бы не зная ничего из современных событий. – Но такое неведение было новой тяжестью для сердец печальных. Как! Не знать того, от чего страдает душа их и столь многих тысяч людей? «Неужели Ты один из пришедших в Иерусалим, – отвечал Клеопа, – не знаешь о происшедшем в нем в эти дни?» То есть, – хотело сказать печальное сердце, – мы занимаемся тем, что должно занимать теперь всех и каждого, следовательно, и тебя, если у тебя есть сердце, и о чем нет посему и нужды ни спрашивать, ни отвечать. Божественный Странник, однако же, нисколько не тронулся упреком и продолжал показывать неведение и любопытствовать. «И сказал им: о чем?» – После сего уже явно было, что прежний вопрос предложен Им не для того, чтобы спрашивать, а по нужде, посему ученики, помогая один другому, рассказали подробно, как Иисус Назарянин был муж «пророк, сильный в деле и слове пред Богом и всем народом; как предали Его первосвященники и начальники наши для осуждения на смерть и распяли Его. А мы, – прибавили повествующие, – надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля; но со всем тем, уже третий день ныне, как это произошло. Но и некоторые женщины из наших изумили нас: они были рано у гроба и не нашли тела Его и, придя, сказывали, что они видели и явление Ангелов, которые говорят, что Он жив. И пошли некоторые из наших ко гробу и нашли так, как и женщины говорили, но Его не видели». Такой язык, обнаруживая сердечное расположение к Распятому, не показывал веры в Воскресшего и в то же время свидетельствовал сам против себя. Ибо, если не одна, а многие женщины говорили о воскресении и явлении им Воскресшего и Ангелов; то почему не верить такому числу свидетельниц? Если притом «и пошли некоторые из наших ко гробу и нашли так, как и женщины говорили»: то зачем предаваться такой печали? – Зачем, по крайней мере, спешить вон из Иерусалима, из сообщества прочих учеников, и уходить, так сказать, от истины? Почему притом, среди темноты обстоятельств и мыслей, не обратиться к светильнику, возженному Самим Богом – писаниям Моисея и пророков? – Все это видимо отзывалось маловерием и малодушием, стоющим строгого обличения, – и оно тотчас последовало. «О несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки!» – воскликнул Странник, – как бы не могши продолжать прежнего равнодушия. «Не так ли надлежало, – продолжал Он, показывая в себе человека, сведущего в Писании, – пострадать Христу и войти в славу Свою?» Но это: «надлежало» – было превыше понятия учеников, мало знакомых с духом писаний пророческих. Гораздо легче, по-видимому, было теперь им уразуметь лицо, с ними говорившее; ибо упрек в неразумии и вопрос о пророках показывали, что вопрошавшему известно гораздо более о всех происшедших событиях, нежели самим ученикам, что он вовсе не так чужд делу, как прежде казался; сам тон обличения легко мог возбудить мысль о достоинстве Обличающего. Но, глаза учеников, – по выражению евангелиста, – «были удержаны, так что они не узнали Его». Чувствовали справедливость упрека, видели в Обличающем нечто необыкновенное, хотели бы оправдать перед Ним свои сомнения; но печаль смущала ум и связывала язык, – чувствовали, недоумевали, стыдились и – молчали.

Между тем, строгий Путник, в доказательство слов Своих, начал пространную беседу о тех местах Ветхого Завета, в которых предсказаны страдания Мессии. Каждое значительное место у каждого пророка было им указано, изъяснено и приложено к событиям, недавно случившимся. Можно представить, как ясны после сего казались и пророчества и сами события! Слушая Божественного Толкователя, ученики невольно убеждались, что так, точно так «надлежало пострадать Христу», как пострадал Учитель их; душа была полна от умиления; сердце горело от каждого слова; сознавались внутренно, что говоривший таким образом не простой странник, что Сам Воскресший говорил бы не иначе, и, однако же, – не узнали Его! «Ибо глаза их были удержаны, так что они не узнали Его».

Среди такой сладкой беседы, с огнем в сердце, недолго было идти до Эммауса. От полноты чувства и углубления в самих себя, ученики забыли даже и спросить, кто такой сладкоглаголивый Странник. Занялись Им не прежде, как приблизившись к Эммаусу, когда вместо того, чтобы оставаться с ними на ночлеге, Он – «хочет идти далее». Тут обнаружилась вся приверженность к Тому, кто умел успокоить расстроенное воображение и сердце: готовы были употребить даже дружеское писание, только бы иметь удовольствие провести с Ним еще несколько времени. «Но они удерживали Его, говоря: останься с нами, потому что день уже склонился к вечеру». Если говорившие таким образом были сами, как вероятно, жители Эммауса; то приглашение их имело тем более силы. Но Воскресший не для того и явился, чтобы отойти неузнанным. «И Он вошел и остался с ними».

В доме, по обычаю, предложена была вечерняя трапеза, долженствовавшая еще отзываться безквасием Пасхи ветхозаветной. Чудный Странник сел за трапезу, но только для того, чтобы показанием Себя в Своем виде окончательно обрадовать сердца скорбные. Старшему надлежало, по обычаю, благословить и раздать хлеб. Странник благословил – тем благословением, для которого нет слов в языке человеческом, – и трапеза приняла другой вид! Сходство ли этого благословения с тем, как обыкновенно благословлял хлеб Иисус; или ближайшее воззрение за трапезой на благословлявшего и особенно на Его пронзенные руки; или сверхъестественное просветление взора учеников телесного и духовного, или все это вместе: только, едва преломив хлеб, «подал им. Тогда открылись у них глаза, и они узнали Его». Но, к довершению изумления, – познанный «Он стал невидим для них»!

После сего было не до чувственного вкушения пищи. Оставив трапезу, эммаусские путники, несмотря на совершенно преклонившийся день, поспешили немедленно в Иерусалим, напитать вестью о воскресении прочих учеников. И теперь беседовали между собой на пути, но уже не состязаясь, а удивляясь единодушно тому, как они могли быть невнимательны к Божественному Страннику, что не узнали Его прежде. «Не горело ли, припоминали, в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писание?» Между тем, в Иерусалиме, вследствие явления Господа, среди дня, Петру, печаль также у многих переменилась на радость; эммаусские благовестники сами встречены были от многих вестью: «что Господь истинно воскрес и явился Симону». Но это не воспрепятствовало им сообщить, а прочим услышать, как Господь, не узнанный на пути, познался ими в преломлении хлеба. Как бы в доказательство их слов, «когда они говорили о сем, Сам Иисус стал посреди них»: то есть в это время последовало новое явление Господа всем апостолам, о котором мы беседовали в прошедший день недельный, среди вечернего богослужения.

Теперь, братия, обратим внимание на дух события эммаусского, и посмотрим, не бывает ли чего-нибудь подобного и с нами.

Чудное поучительное зрелище представляет событие это с первого взгляда. – Господь приближается к ученикам, идет с ними довольно долго, – и Его не узнают! – Он предлагает им вопрос, делает даже строгий упрек, – и Его не узнают! – Излагает писание, доказывает из всех пророков, что «так надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою», – и Его не узнают! – От слов Иисуса горит сердце, но Его не узнают! Когда Он, наконец, «хочет идти далее», Его принуждают остаться и отдохнуть, – и, однако же, не узнают! Боже мой, что это за чудное неузнание? – Явно, братия, что оно устроено, или допущено с премудрым намерением: но каким? – Для большего ли вразумления учеников эммаусских, и вообще первых учеников Евангелия? – Но эммаусские странники не преминули бы возвратиться с вестью в Иерусалим и тогда, если бы Воскресший прямо предстал за их вечерней трапезой, как предстал потом в иерусалимской горнице апостолам. – Или, может быть, сердце их имело особенную нужду в святом «горении» от слов Иисусовых на пути? – Но в таком случае наши холодные сердца тем более имеют нужду в божественном пламени; и мы должны разделить его с учениками эммаусскими.

Подлинно, братия, если в каком случае, то в настоящем мы не войдем в не принадлежащую нам часть, если не вступим на путь, ведущий в Эммаус. – Но нужно ли и вступать, когда мы все уже давно на этом пути, хотя многие и не ведают того? Ибо не все ли мы идем в тот неземной Эммаус, из которого уже нет возврата в земной Иерусалим, где ожидает каждого или вечеря нескончаемая, или голод вечный? – Для некоторых, может быть, «день уже склонился к вечеру» жизни, и волей или неволей, но им остается одно – «остаться» в утробе земли до всеобщего утра и пробуждения. Возможно ли же, чтобы мы шли этим великим путем одни, чтобы с нами не было нашего Спасителя, когда Он Сам сказал, что будет пребывать с верующими в Него «до скончания века»! (Мф. 28; 20). Нет, как бы мало ни думали о Нем, но Он с нами, всегда с нами на пути нашей жизни, с каждым из нас: и если мы не ощущаем Его присутствия, не узнаём Его; то это несомненный знак, что и наши очи «удержаны», как у учеников эммаусских, «так что не узнаём Его». И у кого же они совершенно отверсты?

Многие ли могут сказать, что они познали Господа на пути своей жизни? – При всем невнимании нашем, мы замечаем иногда, что кто-то как бы невидимо находится с нами и действует на нас во благо, входит тайным влиянием в наши мысли и чувства, разделяет справедливые радости и праведные печали, дает себя по временам сильно ощущать; но мысль, что это Спаситель наш, всего менее приходит при этом на ум: «глаза наши удерживаются, так что не узнаём Его». При грехопадениях, слышим нередко внезапные, сильные упреки, то в уме и совести – изнутри, то со вне – в событиях; некоторые из них отзываются явно гласом свыше и напоминают собой упрек эммаусский; но мысль, что таким образом нас обличает Спаситель наш, нам не приходит на ум: «глаза наши удерживаются, так что не узнаём Его». Святые предметы веры, наиболее же страдания и смерть Спасителя, непрестанно изъясняются нам пастырями Церкви; мы сами всегда, когда захотим, можем читать пророков и апостолов; при слышании и чтении сердце нередко приходит в сильное чувство, внутри нас возгорается небесный огонь, мы делаемся легки и готовы парить духом к небесам; но мысль, что этот огонь из уст нашего Спасителя, беседующего с нашим сердцем, не приходит на ум; «глаза наши удерживаются, так что не узнаём Его». Наконец, увлеченные сладостью пребывания в области веры и любви христианской, стараемся иногда с усилием продлить благие мысли и чувства в душе, готовы за это на сами жертвы, на борьбу с миром и его соблазнами, словом: «держимся на некоторое время вечной жизни» (1Тим. 6:12); но мысль, что все это есть следствие близости к нам нашего Спасителя, Его тайных вещаний, Его Божественного одушевления – не приходит на ум: «глаза наши удерживаются, так что не узнаём Его». Вообще, святая мысль о присутствии нам нашего Господа, которая бы должна была непрестанно занимать нас, управлять нашими поступками и воодушевлять нас, – эта благотворная мысль чужда нам; самые добрые, по-видимому, христиане не почитают за нужное иметь ее всегда в уме. Сделают ли какое особенно доброе дело? – Вся честь их уму и сердцу. Постигнет ли какой внезапный, важный случай? – Виной люди или обстоятельства, или тот же случай. При изъяснении приключений своей жизни, скорее обратятся ко всякой другой причине, нежели – к своему Спасителю и Его действию; – не будут вовсе в состоянии сказать что-либо в изъяснение, но скажите им, что это тайное действие Спасителя, ищущего быть познанным, – и, вместо благодарности, вы сделаетесь предметом изумления, даже упрека, или сожаления. Хотим быть одни на пути жизни, действовать одни, страдать и радоваться одни; и точно бываем одни, не видим и не чувствуем Того, Кто с нами, всегда с нами, ибо мы только можем нарушить слово, Ему данное, а Он – никогда; сказал: буду с вами всегда, – и точно с нами всегда. Что же приобретаем мы от нашего печального одиночества, от нашей несчастной самостоятельности? – Приобретаем то, что нет ничего слабее нас ни в счастии, ни в несчастии. Встретится сомнение? И вера тотчас падает. Случится обида от ближнего? И вся любовь исчезла. Ищем непрестанно покоя сердцу, и нигде не находим; что бы долженствовало веселить, то самое огорчает нас. Между тем, так ли бы было, когда бы мы шли по пути жизни и действовали в присутствии нашего Спасителя? Каких горестей не усладил бы Он нам своим благословением? Особенно с каким дерзновением вступали бы мы во врата смерти, на которые теперь и взглянуть не смеем без страха? – Поспешим же, братия, сорвать роковую повязку с очей наших и познать Господа своего, доколе мы еще на пути, и доколе не объял нас мрак той безконечной ночи, в которую и для зрящих не будет видно ничего, кроме ужасов тьмы.

Что же, спросите, должно употребить нам, дабы познать Господа, нам присущего? – То же самое, братия, что употреблено учениками эммаусскими: «они удерживали Его, говоря: останься с нами»; должно и нам употребить это святое принуждение – не над Господом: ибо Он всегда с нами, – а над своим сердцем; надобно принудить самих себя остаться с Господом, то есть, как можно чаще заниматься мыслью о Нем, представлять Его присущим себе, обращать к Нему взор и слух сердца, воздыхать к Нему из глубины души, слушаться Его внушений, и вызывать Его к действию в нас усердным расположением состоять под этим действием. Такое сближение с Господом, сначала в мыслях и чувствах, а потом в делах и жизни, не может оставаться праздным и недействительным: Господь, видя нашу близость к Нему, верность и усердие, не умедлит исполнять, когда нужно, ум наш светом, а усердие теплотой небесной, посылать к нам от себя прямо радости и печали; а по возбуждении в нас духовного голода, по очищении вкуса, преломить и для нас хлеб жизни, причастить нас той «манны сокровенной» (Откр. 2:17), которая может быть получаема только из Его рук, и получаемая всегда обнаруживает собой Дающего. Впрочем, любовь Его давно приготовила для всех нас и чувственную, постоянную вечерю, на которой Спаситель наш, если не Сам видимо преломляет, то Сам видимо преломляется. Это – Таинство Евхаристии, в котором Господь не познается только, но и вкушается. Кто здесь не познает Его, хотя отчасти, тот совершенно ослеплен врагом спасения.

Не оставим, наконец, братия, без замечания и того обстоятельства в событии с учениками эммаусскими, что Господь, по узнании Его, тотчас «стал невидим для них». История святых Божиих человеков показывает, что и это обстоятельство повторяется над истинными последователями Христовыми. Минуты полных откровений Божественных, по признанию их, кратки; Господь дает Себя познавать и таинственно видеть по временам любящим Его, для ободрения их, но ненадолго; и это потому, что мы здесь должны ходить «верою… а не видением» (2Кор. 5:7); потому что сумрак веры необходим для слабых очей наших, доколе они не исцеляться, и доколе мы не придем туда, где всегда невечерний день. Памятуя это, братия, будем искать Господа; будем искать «лица Его всегда» (Пс. 104:4), но не будем требовать, чтобы Он всегда подлежал чувствам нашим, не будем скучать, если Он бывает невидим и сокрывается от нас, – в твердой уверенности, что Он всегда с нами благодатью, коль скоро мы с ним любовью. Аминь.

(Свт.Иннокентий Херсонский. «Светлая седмица», гл. «Беседа во Вторник Светлой Седмицы»).

Светлая среда: Воскресение Иисуса Христа – торжество нашей веры

«Этот знаменитый и святой день, единственный царь и господин суббот, праздник из праздников и торжество из торжеств. В этот день будем благословлять Христа вовеки».

Законодатель Ветхого Завета, учреждая для народа иудейского праздник Пасхи, неоднократно внушал иудеям особенную важность сего праздника, и предписал совершать его со всей торжественностью. «Как установление, – говорит он, – вечное празднуйте его». Душа, нарушившая святость сего праздника, «истреблена будет из общества сынов Израилевых» (Исх. 12:14, 19).

Законодатель Нового Завета, наш, братия, Законодатель, несмотря на то, что Сам соделался для нас пасхой, закланной на кресте, не повелел ученикам Своим начертать в священных книгах Евангелия закона о праздновании Пасхи. Один только из апостолов Его заметил, что христианам должно праздновать Пасху «не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины» (1Кор. 5:8).

Между тем Пасха иудейская, столько раз предписанная законом, огражденная страхом казни смертной, не раз совершалась незаконно, даже вовсе оставлялась и пренебрегалась иудеями. Напротив, Пасха христианская всегда совершалась со всей торжественностью. Еще христиане не имели храмов, еще гонимые язычниками, сокрывали свое богослужение в вертепах и пропастях земных; но воспоминание Воскресения Христова было уже виной торжества столь светлого и продолжительного, что один из древних защитников христианства (Тертуллиан) в слух всех язычников говорил: «Ваши праздники, взятые все вместе, не могут сравниться продолжением своим с одной Пасхой христианской».

Отчего, братия, столь несходная судьба Пасхи иудейской и христианской? Оттого, без сомнения, что основанием первой было благо временное – освобождение израильского народа от рабства египетского; а основание последней есть благо вечное – освобождение всего рода человеческого от рабства греха и смерти. Помнить вечно благодеяние временное, давно прошедшее, трудно; не помнить благодеяния вечного, всегда ощущаемого, невозможно.

В самом деле, братия, для христианина совершенно невозможно не исполняться ныне радостью. Воскресение Господа нашего, без всякого закона, повеления и учреждения, само по себе есть торжество торжеств и праздников праздник. Раскроем эту утешительную истину.

Что служит основанием всех празднеств священных? – В одних выражается преимущественно твердость и чистота веры; в других особенно открывается благодеяние любви и добродетели; в иных ощутительнейшим образом проявляется высота и святость упования христианского. Но Воскресение Иисуса Христа совмещает в себе все эти качества в самой высшей степени. Оно есть высочайшее торжество веры, ибо им утверждена, возвышена, обожена вера наша; есть высочайшее торжество добродетели, ибо в нем самая чистейшая добродетель восторжествовала над величайшим искушением; есть высочайшее торжество надежды, ибо служит вернейшим залогом обетований самых величественных. Этот знаменитый и святой день, праздник из праздников и торжество из торжеств!

1. Воскресение Иисуса Христа есть высочайшее торжество веры

Кто знал, братия, более всю сущность нашей веры, как не апостол Павел, один из первейших проповедников веры? – Но помните ли, что он однажды написал коринфским ученикам своим? «Если Христос не воскрес, – писал он, – то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (1Кор. 15:14). То есть, ежели Христос не воскрес, то все истины нашей веры теряют свою силу, Евангелие и проповедь не имеют более достоинства, все христианство есть – праздное имя.

Мысль разительная, но совершенно истинная, неоспоримая! – Ибо на чем основана вся вера наша? – «Быв утверждены, – отвечает святой Павел, – на основании Апостолов и пророков, имея Самого Иисуса Христа краеугольным камнем» (Еф. 2:20). Воскресший Иисус есть краеугольный камень нашей веры; Он есть «Посланник и Первосвященник нашего исповедания» (Евр. 3:1). Но почему, братия, этот «камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла?.. и есть дивно в очах наших?» (Мф. 21:42). Почему, когда целый народ иудейский отверг и отвергает Господа Иисуса, мы признаем в Нем «Христа, Божию силу и Божию премудрость»! (1Кор. 1:24). – У нас есть на это весьма много доказательств; но все они были бы недостаточны без Воскресения Господа нашего.

Чтобы яснее видеть эту истину, вообразим, братия, что мы принадлежим к числу тех людей, которые следовали за Господом от начала до конца Его земного служения, слышали все беседы Его, видели все дела, Им совершенные. Доколе Он отверзал очи слепых, воскрешал мертвых, мы, конечно, спокойно следовали бы за Ним, – восклицали бы вместе с апостолами: «Ты Христос Сын Бога живаго»! (Ин. 6:69). Но вот наступает ужасный час страданий: ученик предает Его; безумная синагога отвергает, как льстеца; неразумный Пилат осуждает, как возмутителя; Иисус – надежда наша – возносится на крест вместе со злодеями; сам Отец оставляет Его; Он умирает в муках, погребается; самый гроб Его запечатан печатью Каиафы. Что было бы тогда с нами, с нашей верой, если бы Он не воскрес? Вот мы «надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля; но со всем тем» Он остался во гробе (Лк. 24:21): вот что сказал бы каждый из нас, и пошел бы в дом свой ожидать другого Мессию.

В самом деле, братия, никак нельзя думать, чтобы наша вера оказалась тогда тверже веры апостолов. Но что случилось с ними по смерти Господа? Не все ли они поколебались было в своем веровании в Него? Не все ли, как предрек Он, рассеялись было, подобно «овцам, не имеющим пастыря»? (Мф. 26:31). Как трудно было Самому Воскресшему уверить некоторых из учеников в том, что Он действительно воскрес! А без этой уверенности вышли ли бы они на всемирную проповедь, и отдали ли бы за истину ее жизнь свою? А без их проповеди обратился ли бы мир, погруженный во тьму язычества, к вере христианской?

А что бы апостолы начали проповедовать без Воскресения своего Учителя? Как бы они сказали: «верующий в Сына имеет жизнь вечную» (Ин. 3:36), когда Сам Сын Божий оставался бы мертвым? Как бы они сказали: «Христос вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр. 13:8), когда бы всякий знал, что Он прежде был жив, а потом умер и не воскрес? Как бы назвали Его путем, истиной и жизнью, когда бы всем известно было, что Он обещался восстать из гроба, и не восстал?

Таким образом, без Воскресения Христова, гроб Его был бы вместе и гробом веры христианской: потому что все, прежде веровавшие в Него, перестали бы верить, потому что никто не принял бы на себя труда проповедовать веру в того, кто умер и не воскрес; потому, наконец, что проповедь эта сама по себе не стоила бы доверия.

Но теперь гроб Иисуса Христа есть святилище, в котором совершилось торжество веры христианской. Не напрасно Сам Иисус Христос, когда иудеи требовали от Него новых чудес в удостоверение, что Он есть единородный Сын Божий, отвечал, что другого знамения не дастся им, «кроме знамения Ионы пророка» (Мф. 12:39-40), то есть воскресения; не напрасно, отходя на страдания свои, Он изрек, что наступает время, когда прославится «Сын Человеческий» (Ин. 13:31). В воскресении своем Он подлинно прославился; – и прославился, по замечанию апостола Павла (Рим. 1; 4), уже не как пророк, ни как Сын Человеческий или Мессия, но как Сын Божий, в Котором «обитает вся полнота Божества» (Кол. 2:9).

Кто не узнает Сына Божия в воскресшем Иисусе? Фарисеи и книжники не будут более требовать знамения с неба: теперь перед ними отверзлось целое небо, да видят, что Сын Человеческий опять «восходит туда», «откуда пришел» (Ин. 6:62; 8:14). И первосвященники не скажут: «если Он Царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста» (Мф. 27:42). Распятый, и не сходя со креста, показал, что Он есть Царь земли и неба. Сам диавол не дерзнет теперь говорить: «если Ты Сын Божий, бросься вниз» (Мф. 4:6). Сын Божий ввергнулся вниз – на крест, и – чин природы изменился! Теперь явно для всех, что воскресший Иисус, как Господь жизни и смерти, «имеет власть положить душу Свою, и опять принять ее» (Ин. 10:18). Он восхотел предать ее для спасения мира, и предал; восхотел снова принять, и принял. Илия не пришел спасти Его; Он спас Сам Себя. – «Отворялись ли для тебя врата смерти», – вопрошал некогда Бог Иова, – дабы доказать ему его ничтожество и свое всемогущество, – «и видел ли ты врата тени смертной?» (Иов. 38:17). Открываются, можем теперь отвечать мы, отверзаются перед нашим Искупителем, Который пленил и разрушил ад.

В каком благолепии является теперь сам Крест Христов, на котором вместе с Иисусом распята была, можно сказать, самая вера! Кто не видит, что это знамение проклятия для других, для Иисуса было жертвенником, на котором принесена всемирная жертва, – что Бог принял эту жертву в аромат благоухания, – «достоин Агнец закланный принять… честь и славу!» (Откр. 5:12).

После этого, что может поколебать веру нашу, когда сама смерть и ад не одолели ее в лице Начальника и Совершителя веры? – «Я знаю», – восклицал некогда апостол Павел, – «я знаю, в кого верую, – знаю, что Спаситель мой есть Бог, Который силен сохранить залог спасения моего до своего славного пришествия» (2Тим. 1:12). Пусть теперь сыны погибельные восстают со своими сомнениями, возражениями на Господа и на Христа Его, пусть поносят веру нашу: мы не будем спорить с ними, скажем только: «умрите и воскресните, как умер и воскрес Спаситель наш, – и мы поверим вам».

2. Воскресение Иисуса Христа есть высочайшее торжество добродетели

Добродетель, гонимая на земле, никогда, братия, не оставляла совершенно лица земли, являясь в избранных Божиих, которые сияли, «как светила в мире» (Флп. 2:15). Но какая была участь добродетели? – «были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке, умирали от меча, скитались в милотях… терпя недостатки, скорби, озлобления» (Евр. 11:37): вот история людей добродетельных, начертанная самим Духом Святым! – Святые Божий человеки трудились в саду Господнем не из-за платы земных благословений: но правосудие небесного Домовладыки требует, чтобы не один конец был «приносящему жертву и не приносящему жертвы; как добродетельному, так и грешнику» (Еккл. 9:2). И сколько раз слышался глас жалобы и печали: «почему путь нечестивых благоуспешен» (Иер. 12:1), праведники же пожинаются сами, как колосья?

Промысл оправдывал иногда видимо пути свои; не раз перед лицом всего мира, вменяющего житие праведных «в посмеянии» (Прем. 5:3), добродетель торжествовала над пороком; не раз, повергаемые в горнило искушений, праведники выходили из него, как золото чистое, не только пред очами Божиими, но и пред очами врагов своих. Но торжество добродетели всегда оставалось неполно; на венце, которым украшались праведники, всегда приметны были терны: поскольку и добродетель сынов человеческих всегда несовершенна, нечиста. Между тем для посрамления торжеств мира суетного надлежало явить полное торжество добродетели. Для этого требовалась чистейшая добродетель, величайшее искушение и всесовершенная слава.

Таково Воскресение Иисуса Христа! – Что была вся жизнь Его, как не единое непрерывное служение Богу и ближним? Иудеи, почитая Его воскресшим пророком, не напрасно недоумевали, какой пророк воскрес в Иисусе. Ибо в Нем, можно сказать, воскресли все пророки и праведники. В Нем вера Авраама сочеталась с подвижнической жизнью Иеремии, ревность Илии облеклась кротостью Моисея, чистота Иосифа совокупилась с терпением Иова. Между тем, что было уделом этих добродетелей? – Какой праведник был посрамлен, презрен, умучен более Иисуса Христа? На одной Голгофе, в лице Его, были поруганы все добродетели. Поругана святая преданность в волю Божию; «уповал на Бога; пусть теперь избавит Его» (Мф. 27:43). Поругана любовь к ближним: «других спасал, а Себя Самого не может спасти» (Мф. 27:42). Поругано смирение: «если Он Царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста». Поругана истинность: «вспомнили, что обманщик тот, еще будучи в живых, сказал» (Мф. 27:63).

Но зрите торжество благочестия! – Какая из добродетелей не увенчана ныне в лице Воскресшего? – Он «смирил Себя, быв послушным даже до смерти… крестной. Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних»! (Флп. 2:8-10). Он, «будучи богат», обнищал для нас (2Кор. 8:9), не имел «где главы преклонить» (Мф. 8:20): и вот предана Ему «всякая власть на небе и на земле» (Мф. 28:18)! Он из любви к ближним отдал душу Свою: и вот души всех сынов человеческих предаются Ему во власть, как Искупителю и Судии!

И это еще только видимые для нас следы торжества невидимого. Если бы мы, по обещанию Спасителя, узрели небо отверстым (Ин. 1:51): какое бы торжество добродетелей открылось в лице Его пред очами нашими! Там увидели бы мы Сына Человеческого «за претерпение смерти увенчанного славою и честью» (Евр. 2:9), сидящего «одесную силы Божией» (Лк. 22:69); увидели бы «двадцать четыре старца», повергающих венцы свои пред Агнцем закланным (Откр. 4:10); увидели бы сонмы Ангелов, не «восходящих уже и нисходящих» на Сына Человеческого (Ин. 1:51), а закрывающих лица свои от неприступной славы Его лица.

Какое же сердце, любящее добродетель, может не радоваться при таком торжестве Сына Человеческого? Это торжество истинно всемирное, в котором может участвовать сам язычник. Пусть он не верит в Божество Иисуса Христа; довольно, если он верит в Бога и добродетель, дабы радоваться о том, что святейший из сынов человеческих столь величественно награжден ныне самим небом. Правосудный Бог показал в Воскресении Иисуса Христа, как Он прославляет любящих Его, показал перед всем родом человеческим, что Он никогда не забывает «труда любви», подъятого «во имя Его» (Евр. 6:10), и что все торжества мира суть ничто перед торжеством праведника.

Итак, христианин, теперь смело проходи путь искушения и не уклоняйся от Голгофы: она есть лестница к небесной славе. Если Промысл еще на земле не увенчивает твоего терпения так, как увенчиваются ныне страдания воскресшего Иисуса: то потому, что ты предназначен для неба, где сокрыты все награды. И Его торжество только началось видимо на земле – в утешение всех страдальцев, – а продолжается всецело на небе.

3. Воскресение Иисуса Христа есть высочайшее торжество упования

Для угнетенного всякого рода бедствиями, смертного рода человеческого ничего не может быть нужнее, как прозрение оком упования в ту сторону, где нет ни болезней, ни печали, ни воздыхания! – И действительно, мысль и желания человеческие во все времена и у всех народов устремлялись за пределы этой жизни.

Но кто мог рассеять мрак гроба? – ниспровергнуть эту преграду? Являлись мудрецы; но, приходя «от земли» (Ин. 3:31), о земле и говорили; хвалились, что «свели философию с неба», а на небо не возвели ни одного человека. Приходили пророки, наставляли, обличали, утешали; но потом сами умирали, не приняв «обетования» (Евр. 11:39), и над их гробами лились слезы, слышались вздохи. Только Энох и Илия воспарили над бездной тления; но воспарили подобно уединенным орлам, которых след незрим оком человеческим. Над всем прочим родом человеческим царствовала смерть с такой свирепостью, что во время Иисуса Христа не только многие из мудрецов языческих, даже великая часть народа Божия отвергла всякую надежду на бессмертие, говоря «нет воскресения» (Мф. 22:23).

Надлежало восставить падшую надежду и явить пред лицом всего мира, что только тело человека возвращается на землю, а дух возвращается «к Богу, Который дал его» (Еккл. 12:7). И вот в Воскресении Спасителя совершается торжество надежды!

Торжество чудное. Всемогущество Божие могло бы вслух всех людей возвестить обетование жизни вечной, как возвещен некогда закон вслух всех израильтян: оно могло бы сотворить Ангелами Своими «ветры» и слугами Своими «огонь пылающий» (Пс. 103:4), да вразумят смертных, что после отечества земного, временного, их ожидает отечество небесное, вечное. – Но что делает премудрость Божия? – Гроб и смерть были виной страха и отчаяния человеческого: она гроб обращает в источник надежды, смерть принуждает быть проповедницей бессмертия.

Ибо, для чего другого служит теперь гроб Иисуса Христа, который один только в воскресение мертвых не отдаст мертвеца своего, как не в доказательство того, что и все гробы некогда опустеют и отдадут мертвецов своих? – К чему послужила смерть Иисуса Христа, как не к уверению, что смерть есть только страж, который хранит то, что ему предано, хранит дотоле, доколе угодно Господу жизни, и что во власти сего стража находится только бренный состав наш, а не дух, совершенно не знающий гроба и смерти?

Торжество трогательное. Если бы Бог для освобождения нас от страха смерти повелел умереть и воскреснуть какому-либо великому праведнику, то мы и тогда не имели бы причины страшиться мрака смертного: ибо невозможно, чтобы правосудный Бог подверг праведника смерти, если бы она была зло действительное. Но теперь сам Сын Божий благоволил вкусить за нас смерть самую мучительную: после Его вкушения может ли быть через меру горька для нас чаша смерти? И могла ли любовь Отца Небесного трогательнее утешить нашу надежду?

Торжество самое верное. Решительно должно сказать, что все доказательства бессмертия, употребляемые разумом, не имеют столько силы, сколько заключает ее в себе одно Воскресение Иисуса Христа. Верить этому воскресению и сомневаться в нашем воскресении, есть совершенное противоречие. «Если… о Христе проповедуется, что Он воскрес, – писал некогда апостол Павел к коринфянам, – то как некоторые… говорят, что нет воскресения мертвых? Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес» (1Кор. 15:12-13). В самом деле, Христос есть глава верующих: когда воскресла глава, то как могут остаться мертвыми прочие члены? Христос есть Царь; над кем же Он будет царствовать, если подданные останутся в гробах?

Торжество полное. Надежда на бессмертие духа человеческого, хотя слабая, и прежде была в роде человеческом. Воскресение Иисуса Христа, утверждая эту надежду, расширило ее область, показав, что не только дух человеческий не умирает, но и тело соделается некогда бессмертным, – что наступит день, когда и это тленное облечется нетлением и это «смертное поглощено будет жизнью» (1Кор. 15:53; 2Кор. 5:4).

Торжество, наконец, величественное. Что величественнее прославленного человечества Иисуса Христа? Но, по уверению апостола, настанет время, когда Он «уничиженное тело наше преобразит так, что оно будет сообразно славному телу Его» (Флп. 3:21). О братия, какое холодное сердце не возрадуется при этом и не проникнется огнем любви к Воскресшему!

Много было обещано, когда Он сказал, что в воскресении верующие в Него будут, «как Ангелы Божии на небесах» (Мф. 22:30). Ибо человеку ли быть ангелом? Но вот по воскресении Своем Господь еще щедродательнее: Он Сам не хочет иметь ничего, кроме божества, чего бы не разделил с нами. Его пречистое тело страданиями заслужило славу. Наше тело будет подобно Его телу: не будет иметь только язв, которые остались на пречистой плоти Его; одно это преимущество остается за Ним.

Да будет же «благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, по великой Своей милости возродивший нас воскресением Иисуса Христа из мертвых к упованию живому» (1Пет. 1:3). Господь, Сам Господь сотворил день сей: да «возрадуемся и возвеселимся в оный!» (Пс. 117:24). Воистину он есть праздников праздник и торжество из торжеств: торжество веры, добродетели и упования. Все да торжествуем пред лицом воскресшего Господа!

Но, братия, торжествуя, мы должны, по слову апостола, памятовать, что «Пасха наша», за нас закланная, есть Сам Христос; а посему должны и праздновать «не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины» (1Кор. 5:7-8).

О Пасхе ветхозаветной сказано было в законе, что необрезанный не должен вкушать ее (Исх. 12:48). И истинной Пасхи христианской не вкусит тот, кто не обрезан сердцем, предан порокам. Напрасно таковой будет повторять: «Христос воскрес!» «Так, – скажет ему Господь, – Я воскрес, но не в тебе; в твоем сердце Я мертв и доселе; камень ожесточения твоего подавляет Меня; стражи – злые навыки и страсти – окружают и блюдут Меня». Напрасно таковой будет давать и принимать лобзания любви и мира: воскресший Спаситель и ему скажет: «целованием ли предаешь Сына Человеческого?» (Лк. 22:48). О братия, не изменим нашими грехами и пороками воскресшему Спасителю: Он и без того очень много страдал за нас! Если бы Он явился теперь, и вопросил каждого из нас, как Петра: «Любишь ли ты Меня?» – без сомнения, каждый отвечал бы: «так, Господи… я люблю Тебя» (Ин. 21:16). Но «Если любите Меня, – сказал Он ученикам Своим, отходя на страдания, – соблюдите Мои заповеди. Кто заповеди Мои соблюдает, тот любит Меня» (Ин. 14:15-21). Аминь.

(Свт.Иннокентий Херсонский. «Светлая седмица», гл. «Слово в Среду Светлой Седмицы»).

 Светлый четверг: Христос воскрес из мертвых, смертию смерть поправ

«Христос воскрес из мертвых, смертию смерть поправ, и находящимся во гробах жизнь даровав»

Но, как же смерть попрана смертью Христовой, когда она доселе попирает всех и каждого из сынов Адамовых? Какая жизнь дарована находящимся во гробах, когда они все продолжают оставаться во гробах, «и не знают, чтобы кто освободил из ада» (Прем. 2:1)? Что это за поражение, что пораженный продолжает поражать всех? – Что это за победа, что принадлежащие победителю сами идут в плен?

Подобные мысли, братия, легко могут приходить на ум, и возмущать светлость настоящих дней; потому небесполезно будет рассеять мглу эту лучами от светоносного гроба Христова.

Что смерть действительно попрана смертью Христовой, это явно уже из самого Воскресения Христова: только Победитель смерти мог выйти навсегда из гроба; без сего смерть и Его удержала бы в своем темном царстве, как удерживает всех прочих сынов Адамовых. – Что поражение смерти, совершенное Спасителем нашим, совершено Им не для Себя одного, а для всего рода человеческого, это видно из восстания в час смерти Христовой многих усопших святых. Как могли бы они восстать из гробов, если бы Господь восстал из гроба для Себя одного? То же, то есть, поражение смерти, видно из воскресения людей умерших, которое неоднократно совершено Спасителем, и потом в разные времена и в разных местах многократно совершалось истинными учениками и последователями Христовыми. Таковые воскресения показывают, что смерть ныне есть крепость, потерявшая свою неприступность, есть темница, из вечной обратившаяся во временную. Наконец, попрание смерти явственно и постоянно обнаруживается в нетлении телес многих угодников Божиих, которое служит верным залогом того, что владычество смерти обессилено, и царство тления приближается к концу.

Так много, братия, на самом опыте следов поражения смерти смертью Христовой! Христовой, говорю, смертью: ибо не во имя другого кого-либо совершались и продолжают совершаться все чудеса бессмертия и нетления, как во имя воскресшего Господа Иисуса; а Он Сам не другим чем заключил исходища смерти, и отверз источник нетления и жизни, как смертью Своею и Крестом: «смертию смерть поправ!»

«Но, почему же люди продолжают умирать и по воскресении Христовом, как умирали до воскресения?» – Потому, что полное торжество над смертью должно совершиться не в середине бытия мира, когда явился на земле, умер и воскрес Спаситель наш, а в конце, и по исполнении всех времен, ибо торжеству полному прилично быть только по совершенном окончании брани. «Но разве она не окончена, в лице Сына Божия?» В лице Сына Божия окончена, но не окончена в сынах человеческих. И, во-первых, большая часть рода человеческого доселе еще не имеет веры в распятого и воскресшего Господа: в чье же имя даровать ей бессмертие? Оставить смертной и даровать бессмертие одним верующим? Но таким образом на земле одна половина людей была бы бессмертная, а другая – смертная: двойственность странная, и, в существе дела, невозможная! И между верующими во имя Христово многие суть христиане только по имени, а на деле творят волю врага Христова, дают ему убежище в своей душе, позволяют из своих сердец делать твердыни против Креста Христова. Как, и этим лжехристианам даровать бессмертие? Оставить их смертными, тогда как бессмертными будут одни христиане? Но из сего выйдет опять неестественная двойственность. – Скажешь, что если бы истинным христианам даровать бессмертие, то немедленно все неверующие обратились бы ко Христу. – Конечно, обратились бы за бессмертием, но каково было бы такое обращение! – И приняв бессмертие, что многие сделали бы из него? – Многие взяли бы сей дар из рук Христовых именно с тем, чтобы тотчас отдать его врагу Христову.

Но мы все еще стоим на поверхности дела; и она много сказывает, но не все: углубимся более, пойдем далее. – Мы желали бы уничтожения смерти: но что значит уничтожить смерть? – То ли, чтобы настоящее тело наше, в настоящем его состоянии и виде, сделать неумирающим? – Но это, во-первых, невозможно само по себе: ибо, скажем словами апостола: «плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления» (1Кор. 15:50). Состав нынешнего тела нашего таков, что сам в себе содержит семя ничем неудержимого разрушения. Притом это было бы бессмертие наказания, а не награды, когда настоящее тело наше сделалось бессмертным. Ибо каково это тело? – Не бренно ли, не слабо ли, не болезненно ли? И теперь оно во многих отношениях составляет для духа тяжесть и темницу: тем более составило бы то и другое, сделавшись вечным. – Посему, чтобы сделать тело наше бессмертным – бессмертием блаженным и славным, для этого необходимо перетворить его вновь. «Тем, – скажешь, – лучше, – перетворить». Но возможно ли это без существенного изменения всей природы, нас окружающей? – Мы живем не одни и не особенно, а в тесной связи с другими существами; наша жизнь, можно сказать, погружена в жизни природы, нас окружающей. Как же изъять тело человека от смерти, когда прочее будет вокруг его умирать? И что за бессмертие среди смертей и тления всего живущего? – «Тем лучше, – скажешь опять, – если человек не может быть бессмертен по телу один, без распространения бессмертия на прочие существа; то – распространить это благодеяние на все, – изгнать смерть из всего мира». – Она и будет изгнана отовсюду; весь мир обновится и сделается бессмертным, каким и был некогда; только все это последует не прежде, как в конце мира, по исполнении времен. – «Почему не теперь?» – Потому, что настоящий мир имеет свое определенное время бытия, необходимое для раскрытия всех сил, в нем заключающихся, для извлечения из него, несмотря на его повреждение, всего доброго, которое может быть извлечено, – для приготовления его, через постоянную, внутреннюю перемену, к новому, лучшему образу бытия. Когда все это закончится, тогда и настанет великий день обновления всего мира. С другой стороны, необходимо, чтобы и человечество имело время усвоить себе, верой и жизнью по вере, искупительную силу заслуг Христовых, – проникнуться, так сказать, всецело благодатью Духа Святаго, исцелиться через постоянную борьбу с соблазнами мира от наклонности ко греху, – приготовиться к обитанию на новой земле бессмертия. Когда это необходимое приготовление кончится, тогда настанет время всеобщего торжества и успокоения. – Вспомни, и яд греха не вдруг оказал свое действие: Адам жил, как известно, более девятисот лет, по вкушении от плода запрещенного. Не удивительно, если и сила искупления в действии своем подлежит времени: ибо ею восстановляется и врачуется не одно тело, по законам необходимости, а и дух, и еще более дух, нежели тело; но дух, как существо свободное, иначе не может быть уврачеван, как при участии его собственного произволения, при употреблении его собственных сил, – что обязательно требует времени.

Но ты не удовлетворяешься и этими причинами, и все жалеешь о том, почему давно не настало то блаженное время, когда не будет смерти? – Что же, если я скажу тебе, что когда бы оно настало до тебя, то тебя по тому самому не было бы на свете? – Точно не было бы. Помнишь ли, как Спаситель изображал саддукеям будущее состояние людей по воскресении? – «В воскресении, – говорил Он, – ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии на небесах» (Мф. 22:30). Следовательно, если бы тотчас по Воскресении Спасителя настало время всеобщего бессмертия, или, что то же, воскресения; то вместе с тем тотчас прекратилось бы и всякое плотское рождение. Как же тогда бы произошли на свет те люди, которые жили по Воскресении Господа до наших времен? Как получили бы бытие мы сами, теперь рассуждающие об этом? – Непосредственным действием силы творческой, как произошел на свет Адам? – Но таким образом нарушилось бы единство корня в роде человеческом и единство судьбы человеческой временной и вечной: ибо непроисходящие от Адама до плоти, по тому самому явно были бы во многом инаковы и отличны от потомков Адамовых.

Итак видишь, чему равносильно желание не умирать? – Желанию воспрепятствовать бытию миллионов подобных тебе человеков, – желанию лишить бытия самого себя! Будь же терпелив и великодушен, справедлив и милосерд. Миллионы людей, живших до тебя, сошли с лица земли, чтобы дать место твоему земному бытию: сойди на время и ты для успокоения в материнские недра земли, и пожди, доколе все прочие братия твои по плоти и духу узрят свет, вкусит каждый свою долю жизни, обработает всякий свои таланты. Когда исполнится величие число сынов Адамовых и с нивы Божией соберутся все колосья, когда земля и небо будут приготовлены совершенно для празднования великого дня бессмертия: тогда Владыка жизни и смерти не замедлит ни одним днем торжества, не даст телу твоему пролежать в земле ни одного лишнего часа.

Подлинно, братия, в деле бессмертия нашего все предусмотрено и расчислено премудростью Божией с величайшей точностью. Мы читаем у апостола Павла, что люди, которым последним достанется жить на земле, не умрут, а живые изменятся (1Кор. 15:52) чудесным образом при всеобщем воскресении мертвых. Почему не будет дано им умереть и не будет ждать их смерти, чтобы начать всеобщее воскресение? Потому, что незачем будет медлить: все, имевшие прийти на свет, уже пришли; все пришедшие имели уже время сделать свое дело; потому Победитель смерти тотчас вступит во все права над ней, низринет и упразднит ее, как ни к чему не нужную.

Если же, братия, смерть есть дань, которую люди неприметно, но тем не менее, как мы видели, действительно приносят настоящему продолжению рода своего на земле, искупая ею в то же время собственное свое земное бытие: то кто после этого откажется платить эту дань?

«Чувствую, – скажешь, – справедливость и необходимость сей дани; но не хотелось бы покупать земного бытия такой дорогой ценой, – платить за жизнь смертью». За то не вознаграждается ли, возлюбленный, дань эта чем-либо другим? Не спасает ли нас смерть от какого-либо важного зла? – Вспомни, каковы мы приходим в мир сей! – Все с великой наклонностью к злу, которая, чем более живет, тем сильнее раскрывается в каждом, если не будет истреблена силой благодати Христовой. Что же служит наибольшей преградой злу, гнездящемуся в душе? Не бренность ли естества нашего? – Смерть и прямо пресекает зло во многих видах, и не прямо преграждает пути греху со многих сторон, так что если бы возможно было сложить в одно все добродетели человеческие, то оказалось бы, что большая часть их в человеке одолжена своим началом памяти о смерти. – Но вообразим, чтобы гроб перестал являться пред глаза людей, что тело наше сделалось бессмертным и все уверились, что им жить на земле вечно. Как многое у многих переменится тотчас, и все в худшую сторону! Сколько вдруг явится замыслов! Как разгорятся страсти! Все примет размер великий и вместе ужасный. Самолюбию не будет конца, притеснениям и гордости не будет конца, сладострастию и роскоши не будет конца. Все злое сделается бессмертным; одна добродетель явится кратковечной и ляжет в гроб. – Представляя все это, нельзя не почитать за великое благодеяние премудрой любви Божией, что она не снимает с нас уз бренности до тех пор, пока дух наш не сделается способным пользоваться свободой бессмертия. Конечно, это лишение, но лишение благодетельное, происходящее от любви в лишающем, от необходимости в лишаемом: и чувствуя это, мы сами должны бы бежать от древа жизни, хотя бы оно было пред очами нашими, и никакой херувим не стерег его от нас.

«По крайней мере, освобождать бы от необходимости умирать тех, которые, при помощи благодати Божией, в продолжение жизни своей, очистили себя от всякой скверны плоти и духа». Но, есть ли такие люди, которые были бы совершенно чисты и не заключали бы в себе ничего греховного, и потому смертного? Если послушать их самих (а кого лучше и услышать в этом случае?), то они говорят другое, признают себя «не достигшими» (Флп. 3:13), имеющими нужду в очищении. И кто знает, не служит ли смерть у святых Божиих именно к очищению того, что не могло быть очищено духом, – к последнему уничтожению древнего яда змииного? Впрочем святые Божии получают и в этом случае все должное: смерть, страшная и горькая для нас, для них бывает вовсе не такова: почему многие из них и призывали ее, как друга и освободителя от уз.

Еще не подумал бы кто, что время, протекающее от смерти каждого дня всеобщего воскресения, теряется в бездействии. Но кто велит так думать? – Теряется ли время у святых, когда они духом своим, подобно духам бесплотным, всегда славословят на небесах Господа, молятся за земных братий своих, и даже нисходят нередко на землю для оказания помощи? Теряется ли время у тех, которые хотя отошли от сего мира неочищенными, но с верой в заслуги Искупителя и твердым намерением начать жизнь свято, когда они верой усвояют там себе молитвы, возносимые за них Церковью? – Теряется время разве для тех, которые еще более теряли бы оное, если бы продолжали жить на земле, – для грешников, ожесточенных во зле. Но и для таких смерть есть приобретение: будучи обнажены от плоти, которой всю жизнь служили, как идолу, они не могут совершать многих грехов, и потому в день воскресения и суда примут меньшую степень наказания.

Таким образом, братия, с какой стороны ни смотреть на смерть телесную, она представляется хотя злом, но таким, которое после падения человеческого, при нынешнем порядке (или точнее сказать, беспорядке) вещей, необходимо и полезно. По сей-то причине смерть и не уничтожена тотчас по Воскресении Господа, а оставлена до конца мира, как средство к окончательному очищению чувственной природы нашей от греха через разрешения ее на составные части, и вместе как грозный призрак для благодетельного устрашения слишком резвых детей и для удаления их через то от вредных и безумных забав.

«Но в чем же сила смерти Христовой, если мы все продолжаем умирать по-прежнему?» В том, что мы все некогда, подобно нашему Спасителю, восстанем из гробов. Без принятия Спасителем плоти нашей, без смерти Его за нас на кресте, смерть, нас постигшая в Адаме, была бы смертью вечной: нисходя в землю, мы никогда не вышли бы из земли, к истинной жизни, а сходили бы через всю вечность все ниже и ниже, по беспредельной глубине ада; а теперь мы сходим по лестнице смерти и тления для того, чтобы, прошедши ею, выйти – на небо. В чем главное торжество наше над смертью? В том, что она разрушена смертью же Христовой, – в том, что мы и умирая, не умираем навсегда, – умираем для воскресения. Смерть теперь есть такой яд, который, будучи перетворен на Кресте Кровью Христовой, сделался врачевством против себя самого.

Памятуя все эти истины, непреложность которых видна всякому, перестанем, братия, взирать на гроб очами людей, «не имеющих надежды» (1Сол. 4:13), познаем любовь Божию к нам в самой смерти нашей. Воскресший Господь так много сделал для нас, что, без сомнения, оказал бы и это благодеяние, чтобы тотчас уничтожить смерть, если бы это было полезно для нас. Но настоящий порядок вещей на земле таков, что даже Он Сам, по воскресении Своем, не мог остаться на земле, а вознесся до времени на небо. Тем более нам без Него неприлично остаться в сей юдоли слез навсегда. Лучше, во всяком отношении лучше, идти к Нему – на небо, и там, вместе с Ним, ожидать, пока земля соделается способной быть небом. Аминь.

(Свт.Иннокентий Херсонский. «Светлая седмица», гл. «Слово в Четверток Светлой Седмицы»).

Светлая пятница: Многие тела усопших святых воскресли и явились многим

«Иисус же, опять возопив громким голосом, испустил дух. И вот, завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись; и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились многим» (Мф. 27:50-53).

Когда какой-либо победоносный царь, по совершении великого и общеполезного подвига, входит с торжеством в город, им освобожденный, то обыкновенно взоры всех бывают устремлены сначала на него одного, хотя бы он был окружен многими и значительными лицами: его одного видят, о нем одном говорят, он один все для всех. – Но когда взор насытится зрением лица, всеми любимого и для всех священного, то начинают замечать и другие лица, окружающие победителя, которые участвовали в его подвиге, или служат знаком и плодом его победы. Подобное этому можно сказать и о нас. Мы торжествуем величайшую победу, величайший подвиг, более которого не было и не будет, благотворные следствия которого неисчислимы и простираются не только на весь род человеческий, но и на весь мир, не на годы и веки, а на всю вечность. Удивительно ли, что мысль наша вся останавливалась на великом Виновнике нашего торжества и нашего блаженства; что мы Его единого созерцали, Его единого воспевали и славили, о Нем едином радовались и беседовали? Такого лица, такого предмета станет не на одну седмицу, а на всю жизнь, на всю вечность.

Но эта же слава и торжество сего же Победителя ада и смерти, требуют обратить некоторое внимание и на прочие необыкновенные лица, окружающие Его во время Воскресения, как на соучастников Его торжества, и как на плод Его победы. Внимание к ним не только не уменьшит внимание к Виновнику торжества, но еще более усугубит и возвысит оное: ибо все, что в этих лицах есть радостного, великого и славного, все от Него проистекает и к Нему обращено всецело.

Итак, приблизимся благоговейно мыслью к светлому сонму праведников, воскресших с Господом, и рассмотрим: 1) кто они и когда воскресли? 2) кому являлись и для чего? 3) куда отошли, по явлении своем, и что произошло с ними после? 4) в какой связи их воскресение с Воскресением Господа – и со всеобщим будущим воскресением мертвых?

Кто воскресшие? Святые, – ответствует евангелист, а какие именно – не сказывает. Между прочим, конечно, и потому, что имена их не могли придать ничего к их воскресению. Воскрес тот или другой праведник – все равно; сила не в имени воскресшего, а в воскресении, в чуде. Если впрочем судить по приличию, которого не чуждаются и чудеса, то всего ближе было воскреснуть тем, которые преимущественно соединены по плоти с Воскресшим Господом, как Авраам, Давид; или яснее других предсказали Его смерть и воскресение, как Исаия, Иезекииль, Даниил; или явственнее предызобразили эти события своей жизнью, как Иов и Иона. Если судить по нужде – быть скорее узнанными от тех, кому воскресшие являлись по воскресении, то, кажется, надлежало воскреснуть недавно почившим, каковы были Иоанн Креститель, Симеон, Анна, Иосиф и многие другие. А может быть, все эти соображения, как низшего порядка, не имели в этом случае силы, а воздействовало одно высшее соображение: воскресли те, в которых, по внутреннему их человеку, наиболее отразилась сила смерти и Воскресения Господа, то есть праведники совершеннейшие, хотя к числу их могли принадлежать и те, которым приличествовало воскреснуть по другим отношениям, нами указанным. – Как бы то ни было, только сонм воскресших был не мал: «многие тела усопших святых воскресли»! – Торжественная свита такого Победителя и Царя каков Сын Божий, не могла быть скудна и малочисленна.

Но моя мысль при этом невольно останавливается на одном выражении евангелиста о воскресении святых; «тела усопших святых воскресли», – говорит он. Почему не говорит: святые востали, или воскресли; а «тела их воскресли и, вышли из гробов»; как бы эти тела уже давно лежали во гробах, готовые к восстанию и исшествию? – Такие выражения весьма прилично можно бы употребить о воскресении тел угодников Божиих, нетленно в нашем граде почивающих. Но мы нисколько не видим из истории Церкви ветхозаветной, чтобы в ней были какие-либо нетленные тела усопших святых. Откуда же взялись в Иерусалиме тела, которые, по свидетельству евангелиста, «воскресли и, вышли из гробов» в час смерти Господа? – Можно отвечать различно; а мне кажется это знаком, что в гробах усопших уже находятся таинственным образом начатки тех нетленных тел, в которые имеют облечься души в последний день; подобно как в продолжение зимы уже находятся в семенах, посеянных осенью, тела будущих летних растений; так что, если бы каким-либо чудом, воссияло среди зимы летнее солнце, то они вышли бы из своих гробниц и явились взору всех.

Когда именно «тела усопших святых воскресли», и когда «вошли во святой град и явились многим»? – Восстали тотчас по смерти Господа на Кресте. Ибо когда, «Иисус же, опять возопив громким голосом, испустил дух»; и когда вследствие сего – «завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись»: – в то же время, по свидетельству евангелиста, и «гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресл». Но изшествие из гробов, вхождение во святой град и явление многим, по указанию евангелиста, последовало не вдруг по смерти Господа, а после, «по Его» преславном «Воскресении». Здесь опять не без тайны. Смерть Господа представляется как бы великим ударом громовым, который раздался по всему миру, привел в сотрясение всю землю, сокрушил твердыни адовы и пробудил почивавшие в сердце земли тела святых: – и вот они восстали, разрешились от уз смерти; но всю полноту обновленной жизни восприняли не прежде, как по воскресении и от Воскресения Господа, «дабы иметь Ему» – по выражению апостола, – «во всем первенство» (Кол. 1:18).

Кому явились воскресшие святые? «Многим», – ответствует евангелист, – а кому именно, – опять не указывает: может быть, именно потому, что число удостоившихся явления было очень велико, а имена их – не так примечательны. В самом деле, не видно, что воставшие святые являлись, например, апостолам. Много ли бы для них значило это явление, когда они несколько раз имели счастье видеть самого воскресшего Учителя своего? – Подобное, кажется, должно сказать и о всех прочих удостоившихся видеть Самого Господа по Его Воскресении. Воскресшие святые, вероятно, должны были явлением своим заменить Его явление: посему, кому являлся Он Сам, тому не являлись уже они. И Он Сам являлся многим, ибо в последний раз «явился, – по свидетельству Павла, – более нежели пятистам братий» (1Кор. 15:6); но воскресшие праведники, может быть, являлись еще многим из последователей Господа; так что все, имевшие нужду в скорейшем свидетельстве о Воскресении Его, прияли оное от воскресших с Ним. А может быть, удостоились сего свидетельства и некоторые из неверовавших дотоле в Господа, но имевших в душе расположенность к вере; подобно тому, как еще высшая милость оказана потом, – в особенном, чрезвычайном виде, – Савлу.

Явление воскресших праведников, по самому существу своему, было самым сильным свидетельством истины Воскресения Иисуса Христа и Его Божественного достоинства. Когда воскресший, явясь кому-либо, говорил: «я воскрес силой Иисуса распятого и воскресшего; веруй в Него так же несомненно, как несомненно видишь теперь меня», – то всем сомнениям надлежало исчезнуть, всем возражениям пасть самим собой.

«Что последовало с воскресшими праведниками, по окончании их явления многим?» В разрешение этого вопроса ни евангелист, ни церковная история не говорят ни слова. Но самое молчание дееписаний дает знать, что явившиеся праведники не остались на пребывание в Иерусалиме не только между неверующими, но и между теми, которым являлись. Как бы они начали жить на земле? Земля, явно, была не по них; равно как и они не по земле. Куда же отошли они? Неужели во гробы, из которых вышли? Это было бы несообразно с их воскресением. Если Лазарь, воскрешенный, умер снова, по прошествии известного времени; то должно помнить, что Лазарь воскрес с прежним телом, то есть с обыкновенным человеческим телом; а святые, воскрешенные смертью Господа, воскресли в теле обновленном, таком, каковы будут тела всех святых по всеобщем воскресении, или близком к тому. С таким телом как опять разлучаться душе? Такому телу как входить снова во гроб и для чего? Посему-то святые отцы издревле полагали благочестно, что воскресшие святые не умирали уже снова, а сопровождали невидимо Господа на небо, при Его вознесении, составив из себя вокруг Его начатки обновленного человечества, к которому потом присоединилась в свое время Матерь Божия, взятая с телом на небо, и, может быть, присоединяются по временам другие святые.

Обратимся к последнему вопросу: в какой связи это воскресение святых с Воскресением Самого Господа? – Во внешней ли только, по действию всемогущества Божия, которое воззвало к жизни святых в минуту смерти Всесвятого, дабы дать свидетельство о Его невинности и Божественном достоинстве? Или и в связи внутренней, как действие, выходящее из своей причины непосредственно, как эхо после звука громового? Если бы не было внутренней, непосредственной связи смерти Господа с восстанием святых; то ему не надлежало бы, кажется, и происходить в это время, дабы не быть преждевременным: ибо явление их многим во святом граде имело последовать не прежде Воскресения Господня; посему тогда же, а не прежде, надлежало бы произойти их воскресению, дабы таким образом избежать промежутка времени, в противном случае вовсе ненужного. Между тем, хотя время свидетельствовать о Воскресшем еще не наступило, а святые воскресают; и это происходит именно в ту самую минуту, когда Господь предает на Кресте Свой дух Отцу. Как после сего не подумать, что они востают именно от всесильного дуновения сего животворящего Духа? Посему-то мы и уподобили смерть Господа такому великому удару, который сотряс весь мир, и возбудил, по выражению Церкви, мертвых от века. Возбуждены все, но действие не во всех произошло равное, – смотря по различию почивавших. Для большей части оно ограничилось тем, что почившие, пробудясь от сна смертного, могли за Победителем смерти, по Его сошествии во ад, выйти в след Его своими душами из ада. А другие, которые спали тоньше и легче, по возбуждении своем, столько приняли в себя живоносной силы от Воскресшего Господа, что не только вышли душой из ада, но восхитили с собой и сами свои тела из гробов, и, облекшись ими, могли, в благодарность, послужить, своим явлением для многих, Воскресшему, а потом, в награду, вознестись в след Его на небо. – В этом смысле еще святой Игнатий Богоносец называл настоящее воскресение святых продолжением и дополнением Воскресения Господня.

Судите теперь сами, уменьшается ли от взора, обращенного на воскресших святых, внимание к Воскресшему Господу? Напротив! Все, что есть светлого и радостного в их лице, – все это от лица Его – Победителя смерти и ада! Не преставайте же, братия, углубляться благоговейной мыслью во все обстоятельства Воскресения Господа: в них неисчерпаемое сокровище поучительных мыслей и святых чувствований. Для того Святая Церковь и продолжила празднование Воскресения Христова на сорок дней, дабы дать нам время обозреть в этом преславном событии все. Для сего и мы избрали предметом настоящего собеседования такое событие в истории Воскресения Господня, которое редко и мало обращает на себя внимание, – дабы дать нам некий пример того, как всякое обстоятельство в Воскресении Господа может быть источником благоговейного размышления и занимать вас в свободные часы дома.

Для сего обратимся еще раз к лику воскресших святых. – Чему поучает он нас воскресением своим? Тому, во-первых, что источник жизни для всех нас смертных и подверженных тлению, один – Господь наш Иисус Христос; – тому, во-вторых, что источник сей, хотя равно открыт для всех, но почерпают из него, более или менее, смотря по тому, как соделывают себя способными к тому чистотой своей веры и жизни, своей души и сердца. В самом деле, в час смерти Господа отверзлись, по свидетельству евангелиста, гробы не одних праведников; но почему в это время вышли из гробов тела только одних святых? Потому, что они одни в это время были способны к тому. При этом случае произошло нечто подобное тому, что бывает иногда в видимой природе, когда теплота разогреет воздух и проникнет землю, особенно богатые жизненностью растения, даже среди зимы, возбуждаются от бездействия, дают отпрыски и листья.

Имея в виду все это и любя всем сердцем жизнь, будем любить всем же сердцем и единственного Источника жизни, Господа Иисуса, – любить не словом и языком, а делом и истиной, – слушая слово Его, исполняя заповеди Его, подражая примеру Его, соединяясь с Ним духом и телом посредством святых таинств. Если будем стараться жить и действовать таким образом, – очищая и истребляя в себе через покаяние все, что может привходить в нашу жизнь и наше сердце нечистого от мира и плоти: то, когда и наши гробы отверзутся, наши тела из них выйдут прославленные, и войдут во святой град, Иерусалим небесный, и явятся многим, – станут перед лицом всех ангелов и святых, и мы сподобимся жизни вечной на небесах, – сие да будет со всеми нами, благодатью Воскресшего! Аминь. (Свт.Иннокентий Херсонский. «Светлая седмица», гл. «Слово в Пяток Светлой Седмицы»).

Светлая суббота: Христос является по Благодати тому, кто соблюдает заповеди Его

Христос воскрес!

Беседуя с вами в прошедшие дни, мы искали, братия, для вас и для себя, слова назидания; ныне под конец светлых дней, в заключение наших собеседований, мне желалось обрести и для вас и для себя какое-либо слово утешения. Ибо для христианина нужно и назидание духовное, но еще нужнее иногда утешение. «В мире скорбны будете» (Ин. 16:33), сказал наш Спаситель; и нет ничего вернее слов этих. Где же скорбящим обретать утешение, как не у престола благодати? Когда и нам преподавать утешение, как не в эти светлые дни?

Ища таким образом слова утешения в слове Божием (ибо мы богаты не своим, а Его богатством), я переходил мыслью по разным местам его, в которых содержатся обетования утешительные. Многие из них останавливали меня, но одно удивило. Я изумился, какое великое и утешительное обетование содержится в нем, и как мало мы все обращаем на него внимания, как мало даже знаем его.

Прежде, нежели объявлю вам эту драгоценную находку, позвольте, братия, узнать от вас, чего бы вы пожелали испросить себе от воскресшего Господа в знак любви Его к вам, если бы это было позволено вам, – испросить здесь, на земле, в этой жизни, не там на небе, где для всех любящих Его уготовано блаженство нескончаемое? Я думаю, что вместо всех даров и знаков любви от Воскресшего, вы пожелали бы иметь возможность увидеть Его хотя раз в жизни, пасть к стопам Его, облить их слезами, принять от Него разрешение грехов, услышать мир и благословение. Многие, думаю, готовы были бы за милость эту отдать саму жизнь.

Возрадуйтесь и возвеселитесь, души, любящие Господа и желающие насладиться лицезрением Его! – Эту, столь драгоценную для вас милость, обещает вам Он Сам. Внемлите!

«Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня; а кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцом Моим; и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам» (Ин. 14:21).

Чтобы точнее и лучше уразуметь силу и смысл сего утешительного обетования, рассмотрим, братия, пристальнее, – кому, когда и для чего дано оно Господом?

Слова эти составляют часть последней прощальной беседы Господа с учениками перед Его страданием. Главной целью сей беседы было преподать ученикам утешение на время разлуки с ними. Для сего Спаситель употребляет разные средства: уверяет их в покровительстве Своего Отца (Ин. 14:1), обещает им Духа «Утешителя» (Ин. 14:16), наконец объявляет, что сама наступающая разлука продлится недолго, и они опять все свидятся с Ним. «Не оставлю вас сиротами; приду к вам. Еще немного, и мир уже не увидит Меня; а вы увидите Меня, ибо Я живу, и вы будете жить» (Ин. 14:18-19).

На этих словах можно было бы остановиться; ибо о свидании с учениками все сказано. Но, видно, взор Господа в эту минуту от настоящего простерся в будущее; верно, предстали Ему тут все Его последователи, страждущие и обремененные; Он увидел всех нас, все наши печали, скорби и искушения, увидел, что утешение нужно не для одних двенадцати, а для всех; – и уста Его опять раскрылись: «Кто имеет заповеди Мои, – продолжал Он, – и соблюдает их, тот любит Меня; а кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцом Моим; и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам». То есть, как бы так говорил Господь: Я сказал, что Моя разлука с вами окончится свиданием, и что вы все опять увидите Меня; мало сего: Меня увидят, кроме вас, и все любящие Меня, всех мест и времен. Я буду являться каждому истинному последователю Моему, когда найду то нужным для него.

В таких обстоятельствах произнесено, братия, драгоценное обетование Господа, нами рассматриваемое. Если может быть при этом каком-либо недоумении, то одно: не относится ли это обетование о благодатном явлении Его к тем же апостолам, которым обещано свидание, или, по крайней мере, к ближайшим последователям Христовым, а не к нам, столь отдаленным от них и по времени, тем более, по скудости добродетелей христианских.

Подлинно, братия, если бы нам самим надлежало решить это сомнение, то мы не осмелились бы решить его в нашу пользу, и никогда не дерзнули бы так твердо обещать вам от лица Господа столь великую милость, каково Его явление. Ибо кто осмелится, скажем словами апостола, «Христа свести» с неба (Рим. 10:6), коль скоро Ему не угодно оставить его? – Но теперь мы можем сказать другое: кто осмелится возвести Христа на небо, коль скоро Ему угодно продолжать являться на земле? Ибо теперь мы не можем, никак не можем, сомневаться в том, чтобы обетование Господа о непосредственном явлении Его не относилось ко всем истинным последователям Его, следовательно, и к нам, если будем таковыми.

Эту драгоценную невозможность сомневаться – доставил нам один из апостолов Христовых, Иуда не-Искариотский, и доставил, кажется, сам не думая о том, по внезапному вдохновению свыше. При слушании рассматриваемого нами обетования Господа, и ему показалось, что оно относится к одним апостолам. При такой мысли сердце любвеобильного ученика исполнилось сожалением, что Учитель и Господь хочет ограничить свидание Свое одними ближайшими учениками Своими: и вот – по любви своей, он дерзнул представительствовать за всех нас: «Господи, – вопросил он, – что это, что Ты хочешь явить Себя нам, а не миру?» (Ин. 14:22). То есть, как бы так говорил он Учителю: «разве Ты переменил намерение быть Спасителем всех, и мы одни имеем нужду в Твоем явлении?» Видите ли, братия, что святой апостол, хотя другими словами, говорит то же самое, что сказали бы мы сами, желая знать, может ли относиться обетование и к нам. – Смотрите же теперь, что изречет Господь! О, Он теперь еще щедродательнее! Сомнение ученика в широте любви Его, – объемлет ли она равно всех, – заставило еще более расширить объятия любви. Прежде – Сам обещал Он любящему и исполняющему заповеди Его только Свое собственное явление. Теперь, вызванный вопросом, Он обещает более – явление вместе с Собой и Отца, и не только явление, а и пребывание в том, кто сего удостоится. «Иисус сказал ему в ответ: кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим. Нелюбящий Меня не соблюдает слов Моих; слово же, которое вы слышите, не есть Мое, но пославшего Меня Отца» (Ин. 14:23-24).

После сего ответа, братия, нет места сомнениям: обетование наше! Каждый из нас может ожидать благодатного явления себе Господа еще в продолжение своей жизни.

О, братия, как не воскликнуть при этом с апостолом: «дарованы нам великие и драгоценные обетования»! (2Пет. 1:4). – И после сего дерзают еще говорить, что христианство много требует! Скажите лучше, что оно стократ более дает, не только на небе, даже на земле. Свидание с Господом в сей жизни не составляет необходимости для спасения: «блаженны невидевшие и уверовавшие» (Ин. 20:29), сказал Сам Он: но поскольку лицезрение Господа может составить утешение для скорбящих, ободрение для подвизающихся, то Господь благоволит обещать его, только бы доставить утешение душе, Его любящей и за Него страждущей. Свидание с любящими Его составляет как бы некую святую необходимость для Его собственного сердца.

В самом деле, братия, прислушайтесь, прошу вас, еще к словам Господа, и вы сами, конечно, увидите в них то же, что мне представляется. «Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, – говорит Он, – тот любит Меня; а кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцом Моим; и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам». Не явно ли, что здесь указывается как бы некая лестница духовная, на которую когда вступишь и будешь идти прямо, то непременно дойдешь до известной цели; а эта цель – явление Господа! Не очевидно ли, что здесь подается как бы некая живая цепь, у которой когда возьмешься за первое кольцо, то приводишь в движение самое последнее, и привлекаешь? «Кто соблюдает заповеди Мои, как бы так говорит Господь, тот не может – за них – не любить Меня; равно, и кто любит Меня, тот не может, по любви ко Мне, не соблюдать заповедей Моих; ибо одно без другого быть не может: ни любовь без добродетели, ни добродетель без любви. А кто любит Меня таким – деятельным – образом, тот не может не быть возлюбен Отцем Моим и Мною: ибо любовь и в людях производит любовь же, тем более в Боге. А искренно и сильно любящие друг друга не могут долго оставаться без свидания: «явлюсь ему Сам»!»

После сего, братия, некоторые из вас, может быть, пожелали бы знать предварительно, каким образом происходит явление Господа любящим Его. Но не нашей духовной скудости поведать вам столь высокие тайны. Для нас довольно быть искренними вестниками прихода Царева: а о свидании с Царем вопрошайте друзей и ближных дома Царева, которые удостоились уже сей благодати. Читайте между тем жизнеописания святых Божиих человеков; там можете найти, чего желаете. Впрочем, для чего все чуждые опыты и свидетельства? Путь указан, средства у каждого в руках: начни исполнять заповеди и любить Господа, и получишь на самом деле то, о чем теперь хочешь только знать. Только бы не стало дело за тобой, а за Ним не станет! Когда узришь Его, то, верно, не будешь уже спрашивать: как видят Его? Аминь.

(Свт.Иннокентий Херсонский. «Светлая седмица», гл. «Слово в субботу Светлой Седмицы, на литургии»).

Изречения Святых Отцов

«Когда действительно хотите, отвечает апостол, праздновать достойным образом Пасху; то празднуйте оную «не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины. Ибо Пасха наша, Христос, заклан за нас» (1Кор. 5:8,7)… «Но почему апостол, говоря о Пасхе, упоминает о закваске? Что за отношение между закваской и Пасхой?» – Следующее: давая совет, как праздновать христианам свою Пасху, апостол имел притом в виду пасху иудейскую. Иудеям, во время празднования их пасхи, под опасением смерти, повелел Господь беречься всего квасного (Исх. 12:15): поэтому они за несколько дней до пасхи оставляли, и теперь оставляют, употребление закваски. Имея в виду такой обычай и такую строгость Церкви ветхозаветной, апостол советует то же делать и христианам, во время празднования своей Пасхи, то есть соблюдать безквасие. Но иудей берегся закваски вещественной, ибо был под законом обрядовым, порабощён «вещественным началам мира» (Гал. 4:3); а христианин должен беречься закваски духовной – злобы и лукавства. Иудей вкушал в продолжение пасхи опресноки, бывшие только символом чистоты, а христианин должен питаться самой вещью, иметь чистоту духовную» (свт.Иннокентий Херсонский. «Светлая седмица», гл. «Слово в Понедельник Светлой Седмицы»).

 «Праздник всякий любит чистоту; вследствие чего, мы очищаем к праздникам дома наши и одежды; омываем самих себя. Но для Воскресшего нужна не эта чистота. Он готов принять нас в рубищах, готов нагих посадить за трапезу с собой, коль скоро душа чиста и облечена в одежду невинности. И напротив, омытые уста для Него отвратительны, когда на них обитает ложь и нечистота сердечная: и светлая одежда для Него хуже вретища, когда под ней сокрываются страсти, когда она куплена притеснением ближних» (свт.Иннокентий Херсонский. «Светлая седмица», гл. «Слово в Понедельник Светлой Седмицы»).

 «Братия, как далеко отстоят наши празднования Пасхи от истинного празднества, которого требует апостол! Вам известны обычаи мира в эти дни, происшествия, их наполняющие, занятия, в которых они проходят: скажите сами, когда менее чистоты и святости между людьми, как не в эти дни? Когда наиболее злословят, лгут, кощунствуют, как не в эти дни? Когда наиболее распрей, браней, даже убийств, как не в эти дни? – С окончанием поста как будто оканчивается у многих все доброе; Христос воскресает, а они умирают духом! И для людей с чувством христианским тяжело смотреть в эти дни на безумные игрища, на забвение многими всякого воздержания, на явное торжество нечистых страстей: каково же должно быть при этом воскресшему Господу, Тому, Который, для того и умер за нас, чтобы соделать всех нас людьми чистыми и святыми?» (свт.Иннокентий Херсонский. «Светлая седмица», гл. «Слово в Понедельник Светлой Седмицы»).

«Ты, как бы так говорил Он, не хочешь служить Мне, хотя куплен Моей Кровью; не хочешь следовать за Мной, хотя клялся быть Моим последователем. Окажи, по крайней мере, одну милость: «Потерпи на Мне», не предавайся порокам при Мне, не изгоняй Меня прежде времени, не благословляй в лицо. «Потерпи на Мне», хотя ненадолго, хотя в день Воскресения Моего, в тот день, когда и узникам дают свободу, и с врагами обходятся дружелюбно. Пусть пройдут Мои торжества, перестанут славословия, затворятся двери: тогда, если хочешь погубить душу твою, тогда твори угодное тебе: а теперь не изменяй так нагло, не безславь Моего Креста, не порочь своей веры и Моей Церкви. «Потерпи на Мне», потерпи во свидетельство Мое; Мне нужно свидетельство! У Меня идет спор, и спор не малый: «Мною определено собрать народы на суд» (Соф. 3:8). Это овцы… «которые» еще «не двора» Моего (Ин. 10:16), которых Мне тяжко подобает привести в ограду Церкви. Но как привести, когда, приведенные уже будут бежать вон? – Как привести, когда неверные видят в последователях Моих все мерзости язычества? Как привести, когда Меня Самого изгоняют из храмов безчинствами во дни самого Воскресения Моего? Итак, еще прошу: «потерпи на Мне; ибо Мною определено собрать народы на суд»! Иначе иудей за тебя будет издеваться надо Мной; иначе магометанин за твою жизнь будет поносить Крест Мой; иначе суд Мой с ними будет продолжительнее; ибо у Меня будет недоставать свидетельства Моих последователей. Сам диавол посмеется над торжеством Моим: Я буду показывать язвы, за тебя понесенные, а он будет выставлять язвы, тобой за него носимые; Я буду изводить души из ада, а он твою душу повлечет во ад; Я буду распространять Жизнь и Воскресение, а он через тебя будет разливать смерть и тление» (свт.Иннокентий Херсонский. «Светлая седмица», гл. «Слово в Понедельник Светлой Седмицы»).

«Кто соблюдает заповеди Мои, как бы так говорит Господь, тот не может – за них – не любить Меня; равно, и кто любит Меня, тот не может, по любви ко Мне, не соблюдать заповедей Моих; ибо одно без другого быть не может: ни любовь без добродетели, ни добродетель без любви. А кто любит Меня таким – деятельным – образом, тот не может не быть возлюбен Отцем Моим и Мною: ибо любовь и в людях производит любовь же, тем более в Боге. А искренно и сильно любящие друг друга не могут долго оставаться без свидания: «явлюсь ему Сам»!» (свт.Иннокентий Херсонский. «Светлая седмица», гл. «Слово в субботу Светлой Седмицы, на литургии»).


Составил и адаптировал: о.Серафим Медведев.

Оставьте комментарий