Протопресвитер о.Михаил Польский
Оглавление:
I. Канонический период
1. Норма церковного управления и ее нарушения
Единоличное управление
Власть по завещанию
Торжество порядка
2. Действия первоиерархов
Борьба за законное преемство власти
Ошибки
Единение первого епископа со всеми
3. Не в целости внешней организации сила церкви
Закон о децентрализации
Принцип Вселенской Церкви
Древняя и новая практика
4. Вопрос легализации
Условия легализации
Компромиссы
Оценка компромиссов
Сущность условий легализации
Бескомпромиссный путь
Канонический порядок
II. Неканонический период
5. Принятие условий легализации
Поворотный момент
Значение Декларации
Декларация митр. Сергия
Большевицкий обман
Расправа с епископатом
Легальный Епископат
6. Оценка декларации и действий митр. Сергия епископатом, клиром и мирянами
7. Самозащита Московской Патриархии
Показания митр. Сергия
Единственная каноническая опора
Соборный суд состоялся
Мера пресечения
Практические решения епископата
Свидетели защиты
Цели и значение Патриархии
Общение с патриархами
Соборы 1943-1945 гг.
Патриарх Алексий как возглавитель Церкви
Состав и действия Собора
Цели Собора
8. Обвинительное заключение
Разрыв митр. Сергия с епископатом.
Запрещение протестующих.
Диктатура первого епископа.
Нарушение догмата.
Бесплодность защиты.
Без законного преемства власти.
Новообновленческий раскол.
Действия в пользу врагов церкви.
Расчёт пользы церковной.
Личные характеристики.
Падшие во время гонений.
Неканонический период и суд над ним.
Есть примеры и другого порядка.
I. Канонический период
1. Норма церковного управления и ее нарушения
По канонам вселенского значения, «епископам всякого народа подобает знать первого из них и признавать его как главу и ничего превышающего их власть не творить без его рассуждения; творить же каждому только то, что касается до его eпархии, и до мест, к ней принадлежащих; но и первый ничего не творит без рассуждения всех, ибо так будет единомыслие, и прославится Бог о Господе во Святом Духе, Отец и Сын и Святый Дух» (Апост. 34).
Этот принцип, отражая догмат Пресвятой Троицы во едином Боге, неразрывно сочетает в церковном управлении единоличное начало с соборным, и является основным критерием для суждения о каноническом положении высшей церковной власти в России.
Основываясь на канонах Вселенской Церкви, каждая Поместная Церковь создает свой особый частный закон, которым она руководствуется в своих условиях. Всеpoccийский Поместный Собор 1917—1918 г. также постановил: «В Православной Российской Церкви высшая власть – законодательная, административная, судебная и контролирующая – принадлежит Поместному Собору, периодически созываемому, в составе епископов, клириков и мирян. Восстанавливается патриаршество и управление церковное возглавляется Патриархом. Патриарх является первым между равными ему епископами. Вместе с органами церковного управления он подотчетен Собору. Управление церковными делами принадлежит Патpиapxy совместно со Священным Синодом и Высшим Церковным Советом» (Опред. 4 ноября и 7 дек. 1917 г.).
Так, после 217 лет перерыва восстановлено было на Руси Патриаршество и вместе с ним принцип соборности, и было выполнено правило, чтобы епископам «знать первого из них и ничего не творить без его рассуждения, но да и первый ничего не творит без рассуждения всех».
Конечно, бывший до сего Святейший Синод есть также постоянный Собор епископов, и восточные патриархи признавали его братом с патриаршими правами, и во весь спокойный период его управления Российская Церковь обладала всей полнотой благодатной жизни, но ответственность, дерзновение, подвиг, пример служения и долг печалования живого представителя Церкви, которого всегда знает и почитает народ, растворялись в сухой, безынициативной коллегии. Паства должна знать своего пастыря, как в приходе и епархии, так и в целом народе.
Соборность же, как принцип высшей церковной власти, установлена Божественным Основателем Церкви, Который поставил высшим судьей в делах членов Церкви церковное собрание, посреди которого Он Сам стоит (Mф. 18, 17, 20). И святые апостолы явили высшую власть свою на соборе и вместе с пресвитерами (Деян.15, 6).
По святым канонам, все епископы равны между собою по благодати священства и больший над ними есть собор их же самих. Как они не могут единолично рукополагать один другого, но собором епископов, так не могут единолично и друг друга судить. Поэтому на соборе они все без всякого исключения должны быть участниками, без уважительной причины не могут отсутствовать и должны присылать своих заместителей, «дабы составившееся собрание могло иметь совершенное полномочие» (Перв. 5, Четв. 19, Карф. 87, 27).
Участие клириков и мирян на Российском Соборе не урезывало высших прав епископата, который все решения общих собратий ревизовал и утверждал на своих особых совещаниях, но активно помогало ему в устроении дел церковных. Органы управления, с которыми «совместно» управляет церковью патpиapx, это Священный Синод, составленный из одних иepapxoв, и Высший Церковный Совет из иepapxoв, клириков и мирян. В них председательствует Патриарх.
Соборы созывались, по древнему, очень часто, но общему и всецелому Собору страны не необходимо быть и ежегодно, если нет особой нужды, чтобы утруждать епископскую братию (Карф. 106). Так и Московский Собор постановил бывать ему через три года.
Предметами действия Собора являются рассуждения о догматах благочестия, разрешение случающихся спорных вопросов, избрание и поставление епископов и первого из них, жалобы на них и суд над ними, исправление произошедших погрешностей, о предметах канонических и евангельских. «Тогда собравшиеся епископы должны прилежати и пещися о сохранении божественных и животворящих заповедей Божиих» (Седьм. 6).
Мы видим, что бедствие революции 1917 г. пообещало все же Церкви возможность канонического самоуправления и самоорганизации в атмосфере свободы и независимости от излишней опеки государства. Заря новой церковной жизни воссияла на Великом Поместном Соборе, но скоро померкла в страшных бурях государственного землетрясения. Собор проработал целый год (с 15 августа 1917 г. до октября 1918 г.), успев дать для Церкви важнейшие решения.
Единоличное управление
Но вот 7/20 ноября 1920 г. появилось «Постановление Святейшего Патриapxa Тихона, Священного Синода и Высшего Церковного Совета Православной Российской Церкви за № 362, пункт 1-й которого гласил: «В случае, если Священный Синод и Высший Церковный Совет по каким-либо причинам прекратят свою церковно-административную деятельность, епархиальный архиерей за разрешением дел обращается непосредственно к Святейшему Пaтpиaрxy или тому лицу или учреждению, какое будет Святейшим Патриархом указано».
Таким образом определение Собора (от 7 декабря 1917 г. н. с), что «управление церковными делами принадлежит Всероссийскому Пaтpиapxy совместно со Священным Синодом и Высшим Церковным Советом» предполагается здесь невыполнимым. Гонения на Церковь разрастаются, все учреждения церковные уничтожаются, собственное существование первоиерарха ничем не гарантировано, и никто не может назначить ему заместителя, кроме его самого. Законное преемство власти может сохраниться теперь только путем единоличной передачи прав управления от одного к другому и не только учреждению, но и лицу, которое первый епископ укажет вместо себя.
Священный Синод apxиepeeв, который ограничивает власть Патриарха и первый приостанавливает нарушения им своих прав и обязанностей (Опред. 8 декабря 1917 г. 8-12), теперь оставляет его без всякого контроля, одного, вручает ему и его преемникам, которых он сам назначит, судьбу Церкви. Собор не может быть созван. Церковь идет в неизвестность.
В старые времена Синод был без Патриарха. Teпeрь Патриарх оказывался без Синода. Прежде было исключено обаяние нравственное личности первоиерарха, но также и возможный произвол его. Теперь гонимые верующий народ и клир могли найти в нем утешение и поддержку в борьбе, но и встретить ошибки, малодушие и падение. Многие судьбы Церкви зависели теперь от нравственных качеств одного лица, изолированного от всякого собора, помощников и советников и окруженного врагами Церкви, насильниками.
Власть по завещанию
Акт о передачи всей полноты власти Патриарху был показателен для момента и имел огромное значение. И не долго пришлось ждать случая для его применения.
3/16 мая 1922 г., ввиду своего ареста, Патриарх передал «всю полноту духовной власти» митрополиту Агафангелу Ярославскому; при этом, как он впоследствии отметил (Послание 15 июля 1921 г.), он действовал на основании вышеуказанного постановления 1920 г.. Синод и Coвет при Патриархе прекратили в этот момент существование.
Весной 1925 г. (25 марта – 7 апреля) Патриарх Тихон скончался, оставив завещание (от 25 декабря – 7 января 1924-25 г.), которым он назначил себе трех преемников – митрополита Кирилла, Агафангела и Петра, в зависимости от того, кто из них окажется на свободе, чтобы принять на себя патриаршие права и обязанности.
Однако, по этому поводу священные каноны предупреждают; «епископу не дозволяется вместо себя поставлять другого и преемника себе, хотя бы он был и при конце жизни; если же что таковое соделано будет, то поставление да будет недействительно, но да соблюдется постановление церковное, определяющее, что епископа должно поставлять не иначе разве с собором и по суду епископов, имеющих власть произвести достойного, по кончине преставившегося» (aнтиox. 23).
Новый порядок назначения местоблюстителя не соответствует также установленным в Русской Церкви правилам, по которым местоблюститель избирается соединенным присутствием Синода и Совета и обязательно из среды членов Синода (Опред. 28 июля – 10 августа 1918 г. п. 1-3). Членом Синода, на которого указывал Патриарх в завещании, был по избранию Собора только митр. Кирилл, который отсутствовал, как и весь состав обоих учреждений, который бы мог избрать местоблюстителя.
Завещание Патриарха было встречено епископами на местах и в ссылках с сомнением и осторожностью. Все увидели каноническую неправильность такого шага. Вполне резонно и русская иерархия заграницей замедлила в это время признание местоблюстителя митр. Петра вплоть до выяснения, что завещание Патриарха подтверждено особым актом, который подписали более 50 епископов, заявивших, что «почивший Патриарх при данных условиях не имел иного пути для сохранения в Российской Церкви преемства власти» (Акт о назначении местоблюстителя 12 апреля 1925 г.). Таким образом и при данных условиях местоблюстительство митр. Петра получило признание всего российского епископата и вошло в силу не без «рассуждения всех». Назначение влилось в рамки законности и никем не оспаривалось.
Вступивший в управление 12 апреля 1925 г. митр. Петр (Полянский) был арестован в том же году 10 декабря, оставив после себя завещание (от 6 декабря) с поручением управления митроп. Нижегородскому Сергию (Старгородскому) и за ним еще двум другим на всякий случай (м. Михаилу, экзарху Украины, и apхиеп. Иосифу Ростовскому, затем митроп. Петроградскому).
На заместительство митр. Серия епископат опять-таки имел случай высказать свое согласие и в борьбе с григорьевским расколом и в споре его с митр. Агафангелом, который по провокации ГПУ заявил свои права на местоблюстительство. митр. Сергий, после своего особого циркулярного обращения к епископату от 11/24 мая 1926 г., получил его поддержку и затем отказ (12 июня) митр. Агафангела от его прав.
Торжество порядка
Мы видим, что хотя право единоличного управления и назначения себе преемников было дано первому епископу законными органами управления при нем Синодом и Советом, которые перестали существовать, но решение всего епископата в целом осталось верховным в отношении к первому епископу и вступление в должность преемников Патриарха по личным завещаниям находило себе общее епископское одобрение. Таким образом, и в этих условиях преемство высшей церковной власти находило свой источник, полномочие и законность в согласии всего епископата на известное возглавление, только предуказанное единоличной передачей прав от одного к другому.
На каких же условиях всякий представитель общеепископской власти мог получить свои полномочия, иметь утверждение в должности первого епископа? Конечно, само собой очевидно, чтобы ему «ничего не творить без рассуждения всех» (Апост. 34), иметь общее одобрение на свои действия.
Как это возможно для пepвоиеpapxa в данных условиях, когда ни общего собора, ни Синода своих представителей при патриаршем управлении епископат не имел? На это отвечает нам живая практика этого времени и даже теория, выраженная группой епископов в письме митр. Агафангелу в мае 1926 г.
«Собрание епископов в одно место, – пишут они, – называемое собором, не есть единственная и необходимая форма для осуществления епископским сословием своих церковно-правительственных полномочий и для постановления своих общеепископских решений, обязательных для Церкви. Но совершенно такую же силу и обязательность имеет общее решение и тогда, когда они, оставаясь на своих местах, обсудят дело и постановят общее решение, беседуя друг с другом, например, по телефону, по телеграфу, сносясь между собой письменно, или через своих особых посланцев, оставшись разделенными друг от друга большим пространством, телом своим, и образовав только Духовный Собор из себя. Таковы свойства церковно-правительственной власти епископского сословия в Поместной Церкви, «рассуждение» которого является высшей контролирующей, судебной и законодательной властью над патриархами и вообще над первоиерархами Поместной Церкви, что и отмечено в 34 Апост. Правиле» (Ц. Вед. № 15-16, 1926 г.).
Это свидетельство епископов характеризует положение Церкви среди гонений, высоту сознания ими своего долга и силу сплоченности, хранимой в этих условиях на пользу и славу нашей Церкви.
2. Действия первоиерархов
Однако, отсутствие официальных органов церковного управления, Собора и Синода, чрезвычайно повысило ответственность первого иepapxa, отдавало в его добрую волю искать мнения и ожидать руководства собратьев или действовать самостоятельно и иногда впадать в ошибки раньше, чем им будет узнан их общий голос. Плюсы и минусы единоличного управления обнаружились в жизни с полной ясностью.
Борьба за законное преемство власти
Большевики имели намерение неослабно продолжать уничтожение Церкви, но в то же время сохранить высшее церковное управление для своих политических целей и услуг, сломив его нравственное сопротивление себе. Но так как оно продолжало духовно поддерживать народ в борьбе за веру, само очищалось от всякой политики, то большевикам оставалось только возможно дискредитировать его и подменить своим. Поэтому они последовательно создали два церковных раскола, не сломив все же канонической власти и единства всей Поместной Церкви.
Когда Патриарх Тихон был под арестом, а заместителю его, митр. Агафангелу был запрещен въезд в Москву, к Патриарху 18 мая 1922 г. пришла группа духовенства во главе с прот. А. Введенским и, под видом заботы о благе Церкви, просила права передать только канцелярию Патриарха его заместителю. И, получив соответствующую резолюцию, овладела церковными управлением и возглавила себя епископами-беззаконниками.
В другой раз, когда местоблюститель митр. Петр находился в заключении, а заместитель его митр. Сергий также не мог выехать из Нижнего Новгорода, архиепископ Григорий Екатеринбургский 1 февраля 1926 г. посетил митр. Петра в тюрьме и просил вручить управление его коллегии, так как все заместители последнего якобы лишены возможности управлять Церковью. Обманув заключенного, он основал свой высший Церковный Совет.
Однако, при всеобщей поддержке народа, епископата и большей части клира, в первом случае митр. Агафангел, и потом освобожденный из заключения сам Патриарх, сохранили для Церкви законное преемство власти, во втором – его отстоял с борьбой митр. Сергий. Два раскола пали один за другим благодаря сохранению преемства церковной власти хотя бы через единоличную передачу прав первого епископа от одного к другому. Дважды приготовлены были узурпаторы, но на лицо оказывались законные представители церковной власти и подмена их не удавалась социалистам-революционерам. Планы большевиков, повторивших один и тот же способ, провалились, столкнувшись с церковной организацией и духовной силой епископата. Конечно, в среде обширного клира не могло не найтись людей тщеславных и бесчестных, способных на все услуги безбожникам за право церковной власти, преемство которой висело на волоске и соблазняло на похищение. Но и эти люди обманом искали этого преемства чтобы иметь в Церкви какой-либо ycпех.
Так, общими усилиями первоиерархов и всей Церкви было защищено и укреплено положение первого епископа, лишенного органов совместного с ним церковного управления и облеченного всей полнотой церковной власти.
Ошибки
Созданное тяжкой необходимостью, единоличное церковное управление не могло не сделать ошибок, которые пришлось исправлять и по личному почину первоиерархов и по требованию Церкви.
Первая ошибка, это дополнительные распоряжения из тюрьмы Патриарха и митр. Петра, которые они давали по провокационным обманам советской власти и ее церковных пособников. Здесь не подражали Петру Великому, который из Прутского похода на случай плена приказал Сенату: «ничего не исполнять, чтобы до ваших рук не дошло, хотя бы то было своеручное мое повеление, покамест не увидите меня самолично». Ошибка эта дорого стоила Церкви, а также и самим первоиерархам. «Сильно терзалось сердце наше, – писал Патриарх в послании от 15 июля 1923 г., – когда доносились до нас смутные известия о насилиях самочинного и самозванного церковного правительства», которое возникло, заметим от себя, благодаря его резолюции на прошении обновленцев. Выйдя же на свободу, Пaтриapx сказал: «если бы я знал, что успехи обновленцев так ничтожны, и народ за ними не пошел, я бы не вышел из тюрьмы» (Положение Церкви в сов. России, стр. 14. 1931). А эта вторая ошибка, как следствие первой, стоила Патриарху покаянного и унизительного для него самого заявления в верховный суд. Митрополит Петр также дважды впадал в ошибки с григорьевцами и митр. Агафангелом, исправив их по указаниям поддержанного всеми митр. Сергия, и немало поскорбел в тюрьме, успев обо всем этом сказать в своем особом послании от 1 января 1927 г. из Перми.
Другая ошибка – принятие Патриахом нового стиля для Русской Церкви в июне 1923 года после извещения Константинопольского Пaтриарха (10 марта) о переходе на новый стиль, и по провокации большевиков, требовавших показать в чем-нибудь солидарность с советской властью. Этот стиль, конечно, смутил всех, никем не был принят к исполнению, и Патриарх отменил его. К такому же неудачному порядку относится попытка ввести поминовение властей за богослужением в январе 1924 г.
Еще ошибка. – 21 мая 1924 г. Патриарх учредил при себе Высшее Церковное Управление, приняв в его состав «покаявшегося» лидера живоцерковников, прот. Красницкого, главного свидетеля обвинения по делу расстрелянного большевиками митрополита Петроградского Вениамина. Ввиду всеобщего церковного протеста, Пaтpиарх закрыл его (резол. 20 июня 1924 г. № 523), отстранив и Красницкого. В это же время закрыл и Синод, который составил было по выходе из заключения. Народ и клир доверяли Патриарху и справедливо не доверяли учреждениям при нем, которые или создавались по требованию большевиков с их агентами – безбожниками, вмешивающимися в управление Церковью, или имели таковых, как например, архиепископа Саратовского Серафима (Александрова, а потом митр. Тверского), члена Синода, который доносил в ГПУ о деятельности Патриарха и был недругом всех его членов, начиная с Патриарха.
Как это очевидно, первоиерархи делали свои «ошибки» под непосредственным давлением большевиков и тотчас исправляли их, находя руководство в общем церковном мнении.
Единение первого епископа со всеми
Патриарх Тихон и местоблюститель митрополит Петр строго считались с мнением епископата и общим настроением клира и церковного народа и ни разу не переоценили свою личную роль в церковных событиях. После 9 месяцев управления митр. Петра, его заместитель митр. Сергий, до самого своего заключения, в течение 11 месяцев, был исключительно ценным стражем патриаршего престола.
bсе ответственные решения он принимал лишь тогда, когда ознакомливался с мнением епископата. По делу apxиеп. Григория он запросил мнение епископов, бывших в то время в Москве. Ввиду спора с митр. Агафангелом издал циркулярное к ним обращение от11/24 мая 1926 г. Ответственейший акт общецерковного значения – обращение к правительству – был дан им епископату в проекте от 28 мая/10 июня 1926 г. Его стойкость и строгость к проискам обновленчества, которое, вместе с большевиками, склоняло на свою сторону восточных патриархов, была подражанием Патриарху Тихону. Патриарх Тихон на представление Константинопольского Патриарха Григория vII, немедленно удалиться от управления Церковью (протокол от апреля-мая 1924 г.), категорически отверг его вмешательство в русские дела особой ответной грамотой. И митр. Cepгий письменно заявил (9/22 сент. 1926 г., Н. Новгород), что «если патриархи Константинопольский и Иepycaлимский вошли в общение с обновленцами, тем хуже для патриархов».
Наконец, после ареста митр. Сергия (27 ноября 1926 г.) сделался заместителем местоблюстителя apxиeп. Серафим (Самойлович) Угличский, который отказался принять условия легализации церковного управления, которые навязывало ему ГПУ, как и его предшественникам, мотивируя свой отказ тем, что не считает себя полномочным решать основные вопросы принципиального характера без находящихся в заключении старших иерархов (Воскр. чтение. № 35. 1930).
Таким образом, солидарность со всем епископатом характеризует первых епископов этого времени. Их имена были знаменем Православия и были столь популярны.
Строй церковного управления этого времени в силу стеснительных внешних обстоятельств, был только по форме полуканоническим, ибо первоиерарх не «управлял церковными делами совместно со Священным Синодом и Высшим Церковным Советом» и сами первые епископы не по избранию этих органов управления занимали престол, а по завещанию, но по самому существу своему он был совершенно каноническим, ибо преемство власти делалось законным по согласию всех епископов и законность действий первого епископа заключалась в том, что он «ничего не творил без рассуждения всех».
3. Не в целости внешней организации сила церкви
Патриарх Тихон и митрополиты Петр и Сергий последовательно оставляли по три заместителя, и у власти с трудом оказывался один. Никаких препятствий для большевицкой власти не было, чтобы уничтожить и этих заместителей и оставить Церковь без высшего церковного управления, если бы это входило в ее расчеты. Но это другой вопрос. Важно, как сама Церковь относилась к этому возможному моменту.
Единоличное возглавление было полезно для Церкви в такое время. Все знали главу Церкви. Передача власти по личному завещанию оказалось эластичным способом сохранения центральной власти. Но и этот строй продержался бы только немного больше синодального. Создавал затруднения для большевиков один Патриарх Тихон. Если бы во главе Церкви стоял Синод, которому бы некому было передать свои полномочия, то как бы он поступил в такое время? Он, конечно, объявил бы, пред своим уничтожением, децентрализацию, управление на местах. И, может быть, чем раньше бы это случилось, тем было бы лучше. А такое распоряжение и было сделано.
Закон о децентрализации
«Постановление Святейшего Патриарха Тихона, Священного Синода и Высшего Церковного Совета Православной Российской Церкви» от 7/20 ноября 1920 г. № 362, которое нами цитировалось только в части, касающейся новых полномочий Патриарха, гласит далее следующее:
«В случае если епархия окажется вне всякого общения с Высшим Церковным Управлением или само Высшее Церковное Управление, во главе со Святейшим Патриархом, почему-либо прекратит свою деятельность, епархиальный apxиерей немедленно входит в сношение с архиереями соседних епархий на предмет организации высшей инстанции церковной власти… В случае невозможности этого, епархиальный apxиepeй воспринимает на себя всю полноту власти».
Гонения заставили проводить в жизнь это решение. После ареста п. Тихона, митр. Агафангел (в послании от 5/18 июня 1922 г. № 14 Ярославль) обратился к епископам так: «Возлюбленные о Господе Преосвященные Архипастыри. Лишенные на время высшего церковного руководства, вы управляйте теперь своими епархиями самостоятельно, сообразуясь с Писанием, священными канонами, впредь до восстановления Высшей церковной власти, окончательно решайте дела, по которым прежде испрашивали разрешение Священного Синода, а в сомнительных случаях обращайтесь к нашему смирению». Точно то же объявляет 16/29 декабря 1926 г. apxиеп, Серафим Угличский: «Умоляю собратьев епископов помочь мне нести тяжкий и ответственный крест управления Русскою Церковью, я прошу сократить переписку и сношения со мной до минимума, предоставляя все дела, кроме принципиальных и общецерковных, как например избрание и хиротонии во епископа, решать окончательно на местах».
Положение такой децентрализации в Русской Церкви фактически существовало до 1943 г. Епископ, посетивший в это время Москву, а затем оказавшийся заграницей, сообщает: «административная связь Синода с провинцией довольно слабая, и большинство епархий управляется почти самостоятельно; в провинции царит произвол местных властей, так что многие apxиереи лишены возможности даже письменную связь поддерживать с Москвой» («Прав. Русь» 30 окт. 1943 г.).
На естественный вопрос – при наличии такой децентрализации в Русской Церкви во время гонений, для чего же оставался у нее так долго центр, – ответим потом. Церкви пришлось не теоретически только решать вопрос как жить без церковного центра, но принять эту жизнь и пережить. Когда у арестованного отнимают в советской тюрьме крест с груди, то он не борется за него, потому что вообще надо готовиться к смерти. Когда Церковь стала перед уничтожением самой себя в целом, она еще в 1920 г. помирилась с мыслью об уничтожении центрального управления, А это полномочное управление Церкви, исполненное сознанием своего долга, не заботилось уже о своем собственном существовании, а о сохранении Церкви в ее разрозненных частях и при том в самых мельчайших. Облекая полнотой власти одинокого епископа, оно в том же циркуляре предлагает: «в случае крайней дезорганизации церковной жизни, когда некоторые лица и приходы перестанут признавать власть епархиального архиерея, последний организует из лиц, оставшихся ему верными, приходы и из приходов – благочиния и епархии, предоставляя где нужно, совершать богослужения даже в частных домах». Вот из каких частей предположено снова восстановить Церковь.
В 1926 г. «Памятная записка соловецких епископов» утвердила эту мысль: «если ходатайство Церкви (о свободной самоорганизации) будет отклонено, – сказано в ней, – она готова на материальные лишения, встретит это спокойно, памятуя, что не в целости ее внешней организации ее сила, а в единении веры и любви преданных чад ее, наиболее же возлагая свое упование на непреоборимую мощь ее Основателя и на Его обетование о неуничтожимости Его создания».
Принцип Вселенской Церкви
Составитель этой записки, ученейший профессор-богослов и добрый раб Божий Иван Вас. Попов, как-то раз в устной беседе, сказал соловецким узникам: «из истории мы видим, что частей Церкви Вселенской ничего подчас не объединяло, кроме причащения от Единого Хлеба-Христа, одного возглавления на небесах» (воспоминания автора). Останавливаясь на этой мысли скажем, что Церковь Вселенская есть великое чудо истории. Поместные церкви веками живут разрозненно, самостоятельно управляясь, будучи обособлены политическими и национальными перегородками, отдалены территориями, находясь часто под иноверным гнетом, лишены земного объединяющего центра, единой администрации и физического общения между собой. И при всем этом они сохранили единство догмата, веры, духа, ни в чем не погрешая против общей истины и составляя единый братский, святой, апостольский и вселенский союз автокефальных церквей. Вот разительный факт, истории. Церковь не гибнет, когда внешнее ее единство разрушается. Она не дорожит внешней организацией, заботясь о сохранении своей истины.
Вселенское единство Церкви сохранится, если в силу внешних стеснений каждая епархия со своим епископом сделается самоуправляющейся, автокефальной, только бы она получила на эту самостоятельность санкцию высшей церковной власти. Конечно, ее самоуправление может иметь только временный характер, потому что одна епархия не может иметь собора епископов, но это не мешает ей быть в составе Церкви Вселенской, только бы она сама не нарушала общей веры и любви. Один у нас Отец – Бог, все же мы – братья, земное единство Церкви в небесном главенстве Христа. Благодаря этому небесному возглавлению Церковь на земле не теряет своего единства при любом внешнем разделении. Поэтому мы не завидуем организации Римской Церкви. Земная ее централизация – дело человеческое. Это не по вере, а что не по bеpе, то грех. Что будет с нею, если она лишится своего земного центра. Мы такого центра не имеем, а единство храним. Не в целости внешней организации сила Церкви, – вот классическое выражение нашей веры в Церковь в эпоху гонений.
Древняя и новая практика
Церковь обратилась к первовековому образу церковной жизни, который отображен в памятниках апостольских времен – «Учении 12 апостолов», когда христианские общины объединялись не административными учреждениями, а единством веры, любви, верностью истине, Духом Святым, причащением от Единого Хлеба Тела Христова, соединяющего всех в единую Церковь.
Даже лишенные кафедр и находившиеся в узах епископы находили способ управления своими епархиями. В Соловецком лагере, на одиноком острове, отделенном от русского материка не только водным пространством, но и восьмимесячными льдами, в царстве дикого произвола и насилия, они нашли доступ через порог цензуры, и их послания к пастве и любое количество писем с любым содержанием аккуратно приходили на места. Без центрального водительства Церковь жила на местах под управлением своих епископов, с которыми народ и клир искали общения всеми способами. Не в целости внешней организации сила Церкви, а в единении веры и любви ее членов.
И этот децентрализованный строй церковного управления, при наличии единения всех частей Церкви в вере и любви и при внешнем разделении пространством и всякими препятствиями является безусловно каноническим.
Он учрежден был в Poccии на время гонений правомочным и полным патриаршим церковным управлением, отвечает общему принципу жизни Церкви Вселенской, которая не знает земного возглавления, имел древнюю практику и получил новую в течении 20 лет (1922-1943 гг.).
4. Вопрос легализации
Состояние Церкви было чрезвычайно тяжелым. Права на существование ее, как организованного целого, государство не признало. Для него существовали только разрозненные по местам, ответственные за храмы двадцатки верующих, подчиненные местным комиссиям культов, которые состоят из безбожников, воинствующих с Церковью. Верующие имеют право собираться только на богослужение, разрешенное гражданской властью по снисхождению к религиозным предрассудкам, которые должны постепенно отмирать. В этом и заключается свобода культа и все, что существует по закону о свободе совести. Центральное церковное управление, епархии, благочиния, приходы, власть епископов, назначение священников, церковная дисциплина, неизвестны закону. Патриархи, митрополиты, епископы, священники известны только как вообще служители культа, прикрепленные к известным общинам для совершения культовых действий. Поэтому всякое негражданское распоряжение в Церкви есть нелегальное действие, преступление, и архиерейская власть в этих условиях осуществлялась только при добровольной готовности верующих подчиняться ей и при доверии архиерея к просителям, что он имеет дело не с доносчиками. Тайно, с оказией, или через специального посланца, без делопроизводства и канцелярии он отдает свое распоряжение. Если при таком разрушении большевиками внутренней организации Церкви епископское управление осуществлялось, то только благодаря самому верующему народу, который требовал от своих пастырей чистоты веры и законности священнослужения. (М. Сергий Литовский «Рос.» 9 октября 1945 г.).
Таким образом, легализация или узаконение Церкви, признание государством права Церкви на самоорганизацию в нем по ее внутренним законам есть то благо, в котором она жизненно нуждалась. Но государство нуждалось в другом.
Выступление Патриарха Тихона против большевиков в первый год его управления научило последних, что с такой церковной властью надо покончить, надо заставить ее говорить другим языком, и не только не мешать власти достигать своей цели, но и помогать ей. Большевики не хотели ни уничтожать представительства Церкви и тем слишком демонстрировать перед миром гонение, ни оставлять его в нейтралитете, и тем только поддерживать религию. Они хотели сохранить церковное управление в служебной себе роли и, этим маскируя свои действия, продолжать дальнейшее гонение на Церковь с целью, если не полного ее уничтожения, то максимального ослабления.
В атмосфере полного террора над Церковью, большевики стали требовать себе услуг от церковной власти с обещанием послаблений или даже свободы Церкви и легализации самого церковного управления. Путь компромиссов открывался, и соблазн для высшей церковной власти был велик.
Условия легализации
Каковы были требования большевиков к высшему церковному управлению видно из истории того времени. Лаконическое выражение они получили при митроп. Петре, но предложены были Патриарху Тихону и прежде всего идеально были осуществлены обновленцами. Условия эти:
Первое: издание декларации определенного содержания.
Второе; исключение из числа управляющих неугодных власти епископов, т. е. устранение их от церковной жизни.
Третье: осуждение заграничных епископов в случае их неподчинения церковной власти в России.
Четвертое: в дальнейшем определенный контакт в деятельности с правительством.
За это обещалось официальное оформление управления и неприкосновенность тех епископов, кои будут назначены на епархии по соглашению с властью. (Воск. чт. № 31, 1930).
Для Церкви вопрос отношений с властью решается канонами, которые как вмешательство гражданских властей в церковные дела, так и с другой стороны, церковных людей в дела гражданской власти, категорически запрещают. Евангельский принцип – «Кесарево – Кесарю, а Божие – Богу» (Mф. 22, 21) – ими строго охранен. Условия легализации не могут нарушать евангельской нравственности, догматов, порядка и устройства Церкви, на страже которых стоят эти каноны.
При первом поверхностном взгляде на указанные условия бросается в глаза обоюдное вмешательство в чужую сферу, при этом надо помнить, в заведомо враждебную, ибо компромисс предложен властью богоборной.
Первоначально большевики требовали некоторого контакта с собой в борьбе с контрреволюцией, а потом и выполнения всей своей программы.
Компромиссы
1. – Послание о прекращении духовенством борьбы с большевиками. 25 октября 1918 г. Патриарх издал свое знаменитое послание совету народных комиссаров. В первую годовщину революции он огненным словом обличил этот совет нечестивых за пролитие невинной крови, за голод, за позорный мир, за подмену отечества интернационалом, за разжигание классовой вражды, за насилие и новое рабство, за кровавое гонение на веру и Церковь.
Почти через год, 25 сентября 1919 г. он издает послание о прекращении духовенством борьбы с большевиками. Большевики требовали от Патриарха этого акта, как оправдания своего террора над духовенством. Этот год прошел под знаком ужасов гражданской войны и массового истребления церковных людей.
Когда есть преследователи религии, то духовенство виновато в том, что оно духовенство. Самое исповедание веры и всякое исполнение нравственного пастырского долга может оказаться сопротивлением безбожной власти: и повлечь подозрения и обвинения в политической неблагонадежности. «Мы преследуем религию и вас гоним, а потому вы должны нас ненавидеть и желать нам зла». Вот логика этого подозрения и мотива гонения на духовенство. Трудно духовенству в этих условиях очиститься от политики. По требованию своего религиозного долга оно сопротивляется антирелигиозной власти всем своим существом. Но это сопротивление может быть духовное, с терпением насилия власти, и может перейти во внешнее и активное, с ответным применением средств насилия против этой власти. Последний метод Патриарх предложил своим посланием духовенству отвергнуть. До какой степени он был искренен и честен и сам следовал своему решению свидетельствует такой факт.
Когда отъезжающий в Добровольческую армию просил тайного благословения вождям белого движения, Патриарх деликатно, но твердо заявил, что не считает возможным это сделать, ибо оставаясь в России, он хочет не только наружно, но и по существу, избегнуть упрека в каком либо вмешательстве Церкви в политику (Г. Трубецкий, Путь. 1, 1925). Таким образом, белое движение не получило благословения Патриарха.
Слово обличения властей в нечестии могло принять политический смысл, и он его переменил на язык мира и лояльности, что не исключало у него возможности исповедывать и защищать христианскую правду и исполнить свой долг, в тот момент, когда Кесарь потребовал не только своего, Кесарева, но и Божьего.
Циркуляром Наркомюста от 25 авг. 1920 г. исполкомы «проводят полную ликвидацию мощей». Декретом ВЦИКа от 27 декабря 1921 г. произведено повсеместное изъятие церковных ценностей.
Не говоря о первом прямом и открытом глумлении власти над верующими, второе было только прикрыто поводом помощи голодающим. Патриарх был за добровольное пожертвование церковных ценностей и за контроль верующих над их использованием. Он защищал верующих и каноны о церковном имуществе. И верующие защищали свои святыни от грабежа и оскорбления, зная, что это и есть главная цель власти, а не помощь голодающим.
Большевики хотели низложения всякой самостоятельности Церкви и через насильственное отобрание ценностей покрыли страну процессами и убийствами, убив в том числе митрополита Петроградского Вениамина, который точно следовал указаниям Патриарха и своей совести. Сам Патриарх на Московском процессе с великим достоинством свидетельствовал церковную правду. Он принял на себя всю ответственность, чтобы защитить других, и в результате был заточен в тюрьму. Обличительное послание 1918 г. не было, таким образом, последним свободным словом Патриарха перед властями.
Мы видим, что первый компромисс Патриарха с властями, выраженный в послании о прекращении духовенством борьбы с большевиками, хотя и явился некоторым контактом с властью в его борьбе с контрреволюцией, был не столько уступкой своих церковных позиций, сколько их уточнением и исправлением в условиях жизни среди гонений и совершался с надеждой на обещание власти, что таковой путь Церкви облегчит ее положение.
2. – Указ о закрытии заграничного церковного управления. В условиях предельного насилия над Церковью Патриарх еще раз подчеркнул, что он чужд политики. В апреле 1922 г. его вызывают несколько раз на суд московских священников за сопротивление изъятию церковных ценностей, 10 мая приговаривают священников к смертной казни, 16 мая самого окончательно арестовывают. В обстановке этого террора, и уже домашнего ареста, 5 мая, то есть за несколько дней до смертных приговоров и своей полной изоляции, Патриарх, Синод и Совет при нем (неизвестно в каком составе) издают указ о закрытии заграничного Высшего Церковного Управления «за чисто политические от имени Церкви выступления, не имеющие церковно-канонического значения», по его буквальному выражению. При этом Патриарх ссылается на нарушение своего запрещения духовенству бороться с большевиками, от 25 сентября 1919 г. Новый указ был следствием первого.
Антибольшевицкое выступление заграничного духовенства на Карловацком Соборе было в декабре 1921 г. и можно было закрыть его управление и раньше, но это совершилось только в атмосфере совершенного насилия. Разъяренным большевикам бросалась кость, которая могла бы, казалось, успокоить их и спасти жизнь священникам, и может быть Церковь от безвластия. Напрасная попытка. Заграничные иерархи, не представляя себе точно всего этого насилия, сдержанно ответили, что «указ этот несомненно написан под давлением большевиков и врагов Церкви» (1 сентября 1922 г.). Кроме того, что по канонам исторгнутое насилием недействительно (Кир. 3), самый мотив действий Патриарха подвергся в России, как мы увидим, достаточной канонической критике. Во всяком случае, по своим тяжким обстоятельствам, в угоду врагам Церкви и невольно, выполняя их программу, Патриарх пошел еще на один компромисс, осуждая заграничных епископов за их свободное мнение. Впрочем, против возникшего вновь Архиерейского Собора и Синода заграницей, Патриарх до конца дней своих 1925 г., не возражал, хотя и подтвердил осуждение Карловацкого Собора так называемым «предсмертным завещанием». Это явное обнаружение не только недобровольности его первого акта, но также и сознания его ненужности.
3. – Действия обновленцев. Что нужно было большевикам от Церкви показали послушные им обновленцы. Их собор 1923 г. (с 19 апреля по 9 мая) заявил, что он клеймит и осуждает международную и отечественную контрреволюцию. Советская власть не является гонительницей Церкви. В декрете об отделении Церкви от государства нет гонений на религию. Если представители религии привлекаются к ответственности, то они страдают только за свои контрреволюционные действия. П. Тихон служил контрреволюции и за это объявляется лишенным сана и монашества и возвращается в первобытное мирянское состояние. Заграничное духовенство признается не только политическими, но и церковными преступниками и за провокационную деятельность и вред наносимый родине отлучаются от Церкви. Собор шлет свою благодарность ВЦИКу и «мировому вождю» Ленину за разрешение собраться и полагает, что каждый честный христианин должен активно проводить в жизнь великие начала октябрьской революции. Советская власть одна во всем мире государственными методами имеет осуществить на земле идеалы Царства Божия. Далее собор отменяет патриаршество (искреннее желание советской власти в то время), заводит новый стиль, разрешает второбрачие духовенства и женатый епископат, образовывает состав нового церковного управления. (см. Изв. Прав. Возр. Ц. Вед. 1923). Еще до собора был создан первый многочисленный епископат, ставший на эту церковно-политическую платформу. Он устранил собою прежний, православный, своим назначением на их кафедры и их арестами. Создалось два параллельно существующих: один обновленческий, красный, советский епископат, управляющий и свободный, другой – православный, лишенный своих прав и заключенный.
Обновленцы это те церковные и полуцерковные, случайные люди в клире, которые все же поверили в возможность свободы Церкви в советских условиях путем контакта с властью. Они ринулись на борьбу с контрреволюцией и, начиная со своего восстания на Патриарха, дали много предателей и клеветников на всяких процессах против своих собратьев. Однако, не малое число из них устыдились своей позорной роли и покаялись, а, главное, горько разочаровались в надежде получить от своих покровителей свободу религиозного действия и влияния. Напрасными оказались компромиссы и предательская работа. Их убили морально в глазах верующего народа, а потом покончили с ним физически.
4. – Выход Патриарха из тюрьмы. Прося верховный суд (от 15 июня 1923 г.) освободить себя из под стражи, Патриарх признает, что был настроен к советской власти враждебно, активно выступая против нее в своих посланиях, считает в общем правильными предъявленные ему обвинения, раскаивается в своих поступкам и обещает советской власти быть «не врагом» ее и чуждым всякой контрреволюции.
Все, что требовалось советской власти, чтобы освободить его по одному только этому заявлению, после крика и шума о предстоящем процессе, Патриархом было сказано. На самом деле власти надо было выпустить его по ультиматуму Керзона, a Патриарху надо было этой хотя ценой возвратиться к пастве для борьбы с обновленчеством, как он полагал. Соблазнившимся его компромиссом он говорил: «пусть погибнет мое имя в истории, только бы Церкви была польза»… Англиканскому еп. Кюри Патриарх напомнил Св. Писание: «имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше; а оставаться во плоти нужнее для вас» (Фил. 1, 23). И добавил, что лично с радостью принял бы мученическую смерть, но судьба, остающейся Православной Церкви лежит на его ответственности. Народу же ничего не пришлось объяснять, он не усомнился в Патриархе и за его жертву самоуничижения устлал путь его цветами. (Г. Трубецкой. Путь, 1, 1925.). Расчет большевиков, что с обаянием Патриарха в массах будет покончено, был ошибочен. В пользе же Церкви, добытой ценой личного унижения, Патриарх, как мы указали раньше, потом усомнился, видя себя введенным в заблуждение относительно истинного положения Церкви.
5. – Предсмертное Завещание Патриарха. Оно датировано днем смерти его – 7 апреля 1925 г. – и по времени и по содержанию своему вызвало сомнение в его подлинности. Завещание начинается с надежды на принцип свободы совести, объявленной конституцией республики, убеждает в том, что «советская власть действительно народная, рабочая, крестьянская, а потому прочная и непоколебимая», осуждает всякую агитацию против нее и благословляет открыть действия особой комиссии для расследования и, если понадобится, «отстранения в каноническом порядке от управления тех архипастырей и пастырей, кои упорствуют в своих заблуждениях и отказываются принести в них раскаяние перед советской властью, предавал таковых суду Православного Собора». Относительно заграничных иерархов и духовенства говорится далее: «мы решительно заявляем, – у нас нет с ними связи, как это утверждают враги наши, они чужды нам, мы осуждаем зловредную деятельность, призываем прекратить ее и иметь мужество вернуться на родину; особой комиссии мы поручаем обследовать деяния бежавших заграницу; их отказ подчиниться нашему призыву вынудит нас осудить их заочно». Среди врагов святого православия упоминаются далее не только сектанты, католики, гонящие православие в Польше, протестанты, обновленцы, но и безбожники. Оно заявляет: «не допуская никаких компромиссов в области веры, в гражданском отношении мы должны быть искренними по отношению к советской власти». Завещание просит подчиняться советской власти не за страх, а за совесть, и это «побудит власть относиться к нам с полным доверием, даст нам возможность преподать детям наших пасомых закон Божий, иметь богословские школы для подготовки пастырей, издавать в защиту православной веры книги и журналы».
Хотя на главные требования большевиков о расправе со своим и заграничным епископатом завещание обещает законное церковное cледствие и суд, который неизвестно что бы сказал, и церковное достоинство сохраняет упоминанием о враге безбожия и невозможности компромисса с ним, но признание за большевиками каких-то достоинств и общий деланный неискренний тон не понравились клиру и народу. Однако, это свойство документа говорит не о подлоге, не о неподлинности подписи Патриарха под ним, а только о том, что Патриарх не мог дать его добровольно. По свидетельству Е. Бакуниной (Рос. 17 ноября 1945 г.), в больнице, в которой умер Патриарх, за два часа до его смерти, из комнаты его выходил с бумагой в руках митр. Петр Крутицкий, после того как очень долго оставался у Патриарха и очень возбужденно о чем-то говорил с ним, так что она, как врач, шла уже прервать свидание. Мы имеем все основания утверждать, что подпись Патриарха под этим завещанием удалось вырвать у него только пред самой смертью, (никакого другого документа под этим числом не появилось, ибо назначение преемника было 25 декабря 1924 г.), и с большой борьбой, которая, может быть, немного ускорила его кончину, а то и стоила ему жизни, положив на его сердце непосильную тяжесть. Епископат в России знал об этой бурной предсмертной беседе и не одобрил митр. Петра за его назойливость. Однако это завещание с дифирамбами советской власти безусловно служило условием согласия последней на местоблюстительство митр. Петра, и он вынужден был получить на ней подпись Патриарха.
6. – Некоторые ошибки Патриарха, как введение нового стиля, учреждение Высшего Церковного управления с Красницким, попытка поминовения властей за богослужением, о которых нами уже упоминалось, должны быть отнесены к компромиссам ради получения благ легализации. Однако уступки эти не удались и, как ошибки, наносившие вред Церкви, исправлялись.
Оценка компромиссов
Обновленцы показали церковную программу советской власти. Действуя по-большевицки революционно, они устранили старый епископат, кончая низложением Патриарха, отлучили и осудили заграничное духовенство, выразили декларацией идейное единство своего христианства с большевицким коммунизмом и показали полный контакт с властью в прикрытии ее гонений на религию, в отрицании какого-либо мученичества за Церковь и в активном содействии большевикам, сделавшись отделением ГПУ в церкви. За это они получили обещанную легализацию: открытые действия церковного управления, дважды созванные соборы, издание церковного журнала, кафедральные храмы всех городов России, личную свободу епископов и духовенства с поддержкой властей во всем, кроме расширения чисто религиозной деятельности.
Легализации своего церковного управления Патриарх не получил, потому что никакого единства интересов Церкви и советской власти он не исповедал, и ни своего вмешательства в дела гражданские ни ее в церковные – не допустил. Как это ни трудно в условиях гонения на Церковь, он подлинно отказался от борьбы против советской власти и отдал ей долг уважения и покорности, ясно в тоже время разграничивая компетенцию государства и Церкви.
Патриарх был внешне стеснен и говорил: «я ведь только считаюсь на свободе, а ничего делать не могу – посылаю архиерея на юг, а он попадает на север», разумеется, в ссылку (Михаил свящ. Положение церкви в советской России, 1931). Но он сохранил самоуправление и внутреннюю свободу Церкви, не допустив врагов к управлению ею. В угоду власти он не устранил с кафедр епископов, и не сказал неправды на положение Церкви и клеветы на клир, предпочитая самообвинениями унизиться пред властями. Не превысил и своих полномочий, но послушный голосу Церкви, немедленно исправлял ошибки и компромиссы, сделанные по насилию и провокации большевиков. Словесные выступления, вымученные и вынужденные, как нечистые жертвы, исторгнутые из рук христиан насилием язычников, остались без последствий. Насколько обновленцы легко и добровольно пошли на компромиссы, настолько истинному главе и ответственному руководителю Церкви они стоили многих страданий. Он был подлинно мученик за Церковь Божию. Народ чувствовал его правду и скорби, верил ему, видел в нем родного отца и любил его, за него стоял и его оплакал, зная, что теряет пастыря, после которого рассеются овцы. Врагам не удалось ни лишить его прав через церковь, ни терроризировать или морально низложить его самого своим насилием, ни дискредитировать его авторитет и престиж в глазах народа.
Сущность условий легализации
В глазах клира и народа, то есть всей Церкви, главным грехом являлось соглашение с врагами Церкви на каких бы то ни было условиях ради легализации, в которую никто не верил.
О лояльности в отношении к власти все были согласны, но боялись расширения смысла ее: где она кончается и где начинается сотрудничество во вред Церкви, потеря истины и своего достоинства, хула на правду, вмешательство богоборной власти в дела Церкви и гибель внутренней свободы. Не нанести бы удар Церкви своими собственными руками, что уже и случилось в некоторых компромиссах и в обновленческом опыте. Вот боязнь Церкви.
Формальное основание для непослушания раскольникам вся масса клира и мирян указывала в похищении ими церковной власти и самочинных реформах. Но эти нарушения церковных канонов только частично выражали то главное нечестие, которое вызвало всеобщее возмущение: хуже всякой неканоничности было это соглашение с гонителями Церкви с постыдной лестью, угодничеством, ложью, клеветой и предательством. Случись другое, пойди каноническая власть на этот позорный путь и найдись в это время люди правды и чести, которые бы отняли эту власть, церковь за ними пошла бы, а может быть, простила бы и некоторые реформы. Для Церкви важна, прежде всего, нравственная правда и, конечно, формальная законность, а не формальная законность без правды. Ни того, ни другого не имели раскольники, когда все это было у Церкви. Раскольники при всей насильнической поддержке большевицкой власти и падали благодаря ей. Вся причина их неуспеха – в содружестве с безбожниками.
Но эта сущность настроения тихоновцев, – сопротивление соглашению с врагами Церкви, – не была формально доказана антиканоническим явлением обновленцев и григорьевцев, но была отлично понята провокаторами большевиками, и все, кто не пошли за ними, оказались для них контрреволюционерами. Напрасно церковные люди прикрывались буквой церковного закона. Когда архиеп. Иларион указал агенту ГПУ, что по каноническим соображениям нельзя признать самочинных захватчиков церковной власти григорьевцев, то последний ответил: «ну подождите, я вам дам вашего и если вы его не признаете, то тогда уже пощады не будет» (Михаил свящ. Положение Церкви). То есть, агент, угрожал дать нам из нашей среды канонического соглашателя с большевиками, если для нас так важно только законное преемство церковной власти и ничто другое, и тогда будет видно как мы пойдем за ним.
Когда митр. Агафангел решил принять права местоблюстителя по провокации ГПУ, которое изобразило пред ним безвластие церкви и желание правительства легализовать Церковь с его авторитетом, то весь епископат запротестовал, боясь, что у митрополита есть какое-то тайное соглашение с ГПУ, и решительно поддержал митр. Серия, который стойко отвергал советские условия. Группа епископов открыто и безбоязненно писала митр. Агафангелу, что она опасается, не стал ли он сам «жертвой специальной обработки от недругов Православной Церкви, когда епископа изолируют от других, пропускают к нему сведения своего освещения и наталкивают его на действия, вредные для Церкви, хотя он и желал принести ими только пользу» (Ц. Ведомости № 1, 1927).
Так Церковь боролась за свою независимость, и Патриарх Тихон и тихоновцы твердо отстаивали ее от соглашения с врагами, и она прошла бескомпромиссный путь, проделав с компромиссами несколько неудачных опытов.
Бескомпромиссный путь
Со смертью Патриарха Тихона опыт компромиссов кончился. В течении двух полных лет, с весны 1925 г. до весны 1927 г. когда местоблюститель митр. Петр и его заместители митр. Сергий и арх. Серафим Угличский держали непримиримо твердый курс. Завещание п. Тихона, с которым вступил в управление митр. Петр, не имело никаких последствий. Среди арестов епископата и духовенства, принуждаемого к обновленчеству, после оглашения на лже-соборе последнего подложного документа о связи митр. Петра с заграницей, газетной травли его, пред лицом прямой и всем очевидной угрозы арестом ему предложены были от имени правительства четыре условия легализации. Положив в Церкви предел всяким колебаниям и неуверенности своим, твердым и безбоязненным руководством, митр. Петр отклонил теперь эти условия и отказался подписать предложенный ему текст декларации. Неподкупный и бесстрашный вождь церковный определил свою личную судьбу: арестованный в декабре 1925 г., Он и умер в этом же месяце 1936 г., не увидав свободы.
Условия легализации были общеизвестными и обсуждались епископатом. Авторитетнейшие документы этого времени характеризуют церковный путь.
1. – 27 мая/7 июня 1926 г. вышла из Соловецкого лагеря заключенных «Памятная записка Соловецких епископов, предоставленная на усмотрение правительства», принятая семнадцатью епископами во главе с архиепископами Иларионом, бывшим ближайшим сотрудником Патриapxa, Евгением, Пахомием, Ювеналием и др. Этот документ эпохи чужд тени соглашательства, глубок и возвышен по идее, проникнут сознанием высочайшего достоинства Церкви, непоколебимой твердости и кристальной чистоты духа. По его свидетельству, в самых основах миросозерцания между Церковью и советским государством не может быть никакого «внутреннего примирения потому что душой Церкви, условием ее бытия и смыслом ее существования является то самое, что категорически отрицается коммунизмом».
Столкновение между ними может быть предотвращено только последовательно проведенным законом об отделении Церкви от Государства. Этот закон двусторонен: он запрещает Церкви принимать участие в политике и в гражданском управлении, но он содержит в себе и отказ Государства от вмешательства во внутренние дела Церкви. Поэтому Церковь надеется, что назначение епископов на кафедры, определение в состав Священного Синода, принимаемые решения не будут под влиянием государственного чиновника, которому возможно будет поручен политический надзор над ними.
Совершенное устранение Церкви от вмешательства в политическую жизнь в Республике с необходимостью влечет за собой и ее уклонение от всякого надзора за политической благонадежностью своих членов, что приняли на себя обновленцы и что несовместимо с достоинством пастырей. Члены Церкви ничем не отличаются в глазах современного правительства от прочих граждан и потому подлежат политическому надзору в общем порядке.
В качестве условий легализации церковных учреждений представителем ГПУ (так буквально и сказано в документе) неоднократно предъявлялось Патриарху Тихону и его заместителям требование доказать свою лояльность по отношению к правительству путем осуждения русских епископов, действующих заграницей против советской власти. Этого нельзя сделать и потому, между прочим, что собрание канонических правил не предусматривает суд за политическое преступление. Зарубежных епископов мог бы судить только собор православных епископов, но вполне авторитетный не может созваться уже потому, что около половины православных епископов находится в тюрьме и ссылке, и следовательно их кафедры не могут иметь законного представительства на соборе.
Православная Церковь не может, по примеру обновленцев, свидетельствовать, что религия в пределах СССР не подвергается никаким стеснениям, и что нет другой страны, в которой она пользовалась бы столь полной свободой. Она не скажет вслух верующему миру той позорной лжи, которая может быть внушена только или лицемерием, или полным равнодушием к судьбам религии, заслуживающим безграничного осуждения в ее служителях. Напротив, по всей справедливости, она должна заявить, что не может приветствовать ни законов, ограничивающих ее в исполнении своих религиозных обязанностей, ни покровительства, оказываемого в ущерб ей, обновленческому расколу.
Велика тяжесть положения Церкви, ибо правительство не остается нейтральным в отношении к ней, определенно стоит на стороне атеизма и насаждает его всеми мерами и в разных формах и видах преследует религию.
2. – Другой документ – Проект обращения митр. Сергия к Советской власти от 28 мая/10 июня 1926 г., вышедший почти в один день с Соловецким, и предназначенный для ознакомления не только епископату, но и самой советской власти, говорит в таком же духе следующее: «мы не хотим замалчивать того противоречия, которое существует между нами, православными и коммунистами большевиками, управляющими Союзом. Обещая полную лояльность, мы не можем взять на себя особых обязательств для доказательства нашей лояльности, например наблюдения за политическими партиями наших единоверцев, тем более функций экзекуторских, и применять церковные кары для отмщения недоброжелателям советской власти. Обрушиться на заграничное духовенство за его неверность сов. Союзу какими-нибудь церковными наказаниями, это было бы ни с чем не сообразно и дало бы лишний повод говорить о принуждении нас к тому советской властью».
3. – Письмо митр. Сергия к зарубежным иерархам от 30 августа/12 сентября 1926 г., с глубокой братской искренностью дает совет об устройстве Эмигрантской Церкви. «В виду отсутствия фактических отношений между православной эмиграцией и московской патриархией, заграничные епископы могут общим согласием создать для себя центральный орган церковного управления, или временно подчиниться местной православной Церкви, которая их приютила, а в неправославных странах организовать самостоятельные общины». Мысль о возможности подчинения Московской Патриархии не допускается.
4. – Позиция apxиеп. Серафима Угличского. После своего послания о вступлении в должность заместителя 16/29 декабря 1926 г. архиеп. Серафим вскоре был вызван в Московское ГПУ, где ему было предложено принять известные условия легализации. Ответ его, что он не считает себя полномочным решать основные вопросы принципиального характера без находящихся в заключении старших иерархов, может быть является более принципиальным, чем определенные суждения по содержанию условия, что мы видим в предшествующих документах. Единоличная власть, не обеспеченная законным составом для управления, должна ощущать это и естественно не принимать на себя особо ответственные решения «без рассуждения прочих» (Апост. 34). Если говорить с большевиками на языке церковной законности, как говорили по поводу обновленцев и григорьевцев, то этим их можно обезоруживать. И в данном случае, после трех дней содержания в ГПУ, apxиеп. Серафим был отпущен в Углич. Церковная законность – это та стена, за которую хорошо укрылись верные и о которую уже разбились большевики. Соловецкое послание уже подчеркнуло необходимость для выполнения некоторых советских условий православного собора, который, однако, не может быть авторитетным и каноническим пока епископы сидят в тюрьмах. Твердо настаивая на этом пункте, можно было поставить большевиков перед необходимостью или созвать собор, выпустив всех из заключения, или принять мнение митр. Сергия, и карловчан, предоставив Церкви внутреннюю свободу и право на аполитичность. Но большевики предпочитали иметь дело с податливым, склонным на компромиссы иерархом, которого искали, или с подобранным из таковых совещанием, наподобие обновленческих соборов, чем ожидать беспристрастного и свободного мнения всего епископата, которое они и так уже имели. Церковь полагает, что прежде нужен собор епископов, чтобы вынести решение, а большевики считают, что прежде нужно решение, а потом возможен и собор епископов. Заявление архиеп. Серафима есть точка, поставленная на своем месте и своевременно в истории этого времени.
Канонический порядок
Этот двухлетний период после Патриарха поправил еще некоторые ошибки прошлого и выровнял и утвердил бескомпромиссный путь.
Достоинство и польза Церкви не позволяют по обновленчески затушевывать разногласие в идеологии Церкви и государства или покрывать ложью гонения. Канонические правила совсем не предусматривают суда за политические преступления, и провинившиеся против кесаря подлежат суду кесаря. В государстве же, где преследуется вера, всякая борьба за веру есть уже политическая неблагонадежность, и страдания верующих могут быть невинными. Поэтому отказ церковного управления судить членов Церкви в таких условиях есть требование его прямого долга.
В силу этого, патриаршее управление не имело права упразднять высшее церковное управление заграницей, именно за его политические выступления, не имеющие, по его же выражению, церковно-канонического значения. Кроме этого, надо добавить, определением Собора 2/15 августа 1918 г. никто из членов Церкви не может быть привлечен к церковному суду и подвергнут наказанию за те или другие политические настроения и соответствующую им деятельность. Впрочем, мы помним, при каких условиях Патриарх закрывал заграничное церковное управление.
Контакт, с безбожниками, принятый обновленцами, предосужден Всероссийским Собором. 5/18 апр. 1918 г. состоялось определение «о мероприятиях, вызываемых происходящим гонением на Православную Церковь». Установлено возношение за богослужением прошений о гонимых за веру и Церковь и скончавших жизнь свою исповедниках и мучениках. 25 января – день поминовения всех усопших, в годину гонений исповедников и мучеников. В понедельник второй седмицы по Пасхе во всех приходах где были скончавшие жизнь свою за веру исповедники и мученики, устраиваются крестные ходы, к местам их погребения. Пострадавшим за веру и Церковь Патриарх выдает особые грамоты. Лишаются доверия и права представительства предатели из клира и мирян, сознательно действующие в пользу врагов Церкви, (п.н. 1, 3, 4, 6, 13). Таким образом и факт гонений и наименование мучеников и исповедников с подлежащей им церковной памятью и славой, были своевременно и авторитетно установлены. А контакт с безбожной властью уже в то время имел свое место и также получил свое наименование.
Канонические правила предполагают полную свободу самоуправления и самоорганизации Церкви и отрицают всякое вмешательство в это дело гражданских властей.
«Если найдется какой начальник, который возбранит собрания собора, тот должен быть отлучен. Всякое избрание во епископа или пресвитера или диакона делаемое мирскими начальниками, недействительно. И если какой епископ, употребив миpских начальников, через них получит епископскую власть, да будет извержен и отлучен, и все сообщающиеся с ним. Право представлять епископа к рукоположению принадлежит только епископам» (Седьм. 6, 3; Апост. 30).
Обновленцы и григорьевцы получили свои церковные должности от безбожной власти, и указанные каноны были мужественно и открыто во время гонений приведены митр. Cepгием григорьевцам, когда он запрещал их в священнослужении (Ц. Обозрение № 2, 1938). Если даже благожелательной к Церкви власти нельзя участвовать в управлении церковном, то как может быть допущена к этому власть богоборческая. Церковь охраняла канонический порядок своей жизни от посягательств на него последней.
В идеале, в принципе государство и религия неразделимы, как это было в народе Божием ветхозаветном. Один и тот же человек является членом государства и Церкви: Церковь – душа общества, а государство – его тело. Невозможно в живом человеке отделить тело от души. Кроме того, тело – государство, служебно в отношении к духу – религии. Церковь легко может жить в государстве, которое склоняется перед христианством и полагает его в основание своего бытия. Только здесь свобода Церкви обеспечена; благоверная и благочестивая власть желает помочь Церкви в достижении ею спасительных целей и обеспечивает ей самоуправление и самоорганизацию. Церковь приемлет эту помощь, и когда, например, против нее есть насильственные действия еретиков, она может просить себе охранения от гражданских властей (Карф. 4). Но и здесь бывает соблазн компромисса. Когда у церковного управления не бывало компромиссов с благоверными властями? Идеал далёк и не всегда достижим. Святитель Филипп восстал за евангельскую правду против православного, но жестокого царя Иоанна Грозного, а другие святители, обязанные и благодарные за привилегии церкви попустительствуют беззакониям и неправдам правителей и делаются участниками в чужих грехах.
Возможно среднее, нейтральное, безразличное отношение государства к Церкви, и тогда стоит вопрос о согласовании законов жизни той и другой области, и может 6ыть какой-либо обоюдный умеренный компромисс. Однако фактически всегда бывают отношения или враждебные или доброжелательные.
Но компромисс с явными богоборцами и врагами Церкви и ее гонителями представляется уже как измена и предательство, называемое канонами падением или отступлением от веры и Церкви. И в этом периоде жизни Церкви были падшие во время гонений и верные: это обновленцы и григорьевцы и православные тихоновцы.
Условия легализации или узаконения Церкви в таком государстве остается то же, что и в древности: языческое государство делается христианским, еретическое делается православным. Когда государственный аппарат был на стороне язычников или еретиков христиане и православные не могли иметь легального существования. В какие времена древних гонений Церковь могла иметь его? Она получила его при святом Царе Константине, отказавшемся от язычества. И теперь естественна была бы легализация Церкви на условии отказа государства от безбожия.
Если же государство, которое ведет систематическую борьбу с Церковью и верой в Бога и всякой религией, с целью уничтожения, предлагает в то же время Церкви легализацию на условиях унии, согласия в некоторых вопросах и с оставлением каждой стороны на своих главных позициях, то это есть нечто странное, новое и опасное для Церкви и заведомо выгодное для богоборчества. Если неразбитый враг отступает перед нами, то это еще не означает, что вы победили. Если, отступая, он ведет обходное движение, то вы накануне поражения. В духовных делах, в нашей бескомпромиссности мы в превосходстве над врагом, и неотвратимо его поражение. Если идем на соглашение с ним, то неравенство наших сил уже налицо, и мы уже сами нанесли себе поражение, сдались. Государство не отказалось от безбожия и устраивает перемирие для ослабления и поражения Церкви и усиления себя. Церкви надо ждать, когда оно обратится к bеpе Божией, и тогда настанет время нашей легализации.
Есть вражда, установленная Богом, когда Он сказал змию-диаволу: «вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее» (Быт. 3, 15). Если мы от семени Девы Марии – Христа, то «что общего у света с тьмою. Какое согласие между Христом и велиаром, или какое участие верного с неверным. Какая совместимость храма Божия с идолом?» (2 Кор. 6, 14-16). Мы не можем не принять этой вражды между добром и злом, чтобы не отречься от Христовых веры и правды и не погубить своего спасения.
Вот возможное обоснование правильности порядка, которого держалась Русская Православная Церковь этих лет.
II. Неканонический период
Со дня открытия Всероссийского Церковного Собора 1917 г. по март месяц 1927 г., когда закончил свое управление Церковью архиеп. Серафим Угличский, десятилетний период жизни Церкви может быть назван каноническим периодом жизни и деятельности высшего церковного управления, в отличие от того, который вслед за этим начался. Пройденный период характеризуется сохранением канонического преемства церковной власти, на которое покушались расколы обновленческий и григорьевский, каноническими действиями власти первого епископа, который ничего не творил «без рассуждения всех», наконец таким же отношением Церкви к гражданской власти, которая пыталась взять в свои руки внутреннюю жизнь Церкви в ее самоуправлении и самоорганизации.
Верховная власть в Церкви за весь этот период принадлежала всему епископату Российской Церкви в их Духовном Соборе, который утверждал преемников власти и выражал свое мнение по разным вопросам, а первый епископ искал его. Наконец, в последних двух годах (1925-1927) церковной власти возвратился героизм 1917- 1918 гг., с его правдой, мужественным свидетельством истины, исповедничеством до уз, в которых слово Господне оставалось свободным (2 Тим. 2, 9).
5. Принятие условий легализации
Митрополит Сергий, заместитель находящегося в заключении митр. Петра, в свою очередь был арестован 30 ноября/13 декабря 1926 г. «Проект обращения» митр. Сергия к советской власти не был принят агентом власти, и этот в свою очередь продолжал настаивать на принятии известных четырех условий, предложенных год тому назад митр. Петру. Для большей убедительности этих условий ГПУ настолько усилило репрессии против епископата, что в редкой епархии оставались еще епископы. Аресты и ссылки епископов достигли к этому моменту своего кульминационного пункта. После бесплодности своих попыток подменить твердую церковную власть своими ставленниками и спровоцировать анархию в Церкви, большевики, давя террором, продолжали переговоры о легализации с законной церковной властью. Обновленчество нанесло вред Церкви, но при отсутствии всякого авторитета у себя и заграницей и при наличии законного церковного управления, оно не могло сделать всех тех услуг власти, которые нужны были для ее разрушительных целей. Ей оставалось овладеть волей, склонить на свои условия только каноническое возглавление Церкви, за которым стоял епископат, духовенство, и вся масса народа. Наступил критический период борьбы советской власти и Церкви, одинаково важный для обеих сторон по своим последствиям.
После коротких переговоров с apхиеп. Серафимом Угличским «жертвой специальной обработки от недругов Православной Церкви, когда епископа изолируют от других», сделался снова митр. Сергий.
17/30 марта 1927 г., после трех с половиною месяцев заключения, он был освобожден из тюрьмы.
Самый факт освобождения в тот момент, когда репрессии против Церкви, но всей России все возрастали, сразу же возбудил ряд опасений и тревог. В то время когда в тюрьмы бросали последних епископов, и аресты и ссылки рядового духовенства продолжались, митр. Сергий получил право свободно жить в Москве, каковым правом он не пользовался даже до ареста, и жил, будучи заместителем первоиерapxa, в Нижнем Новгороде. Для большинства церковных людей стало несомненно, что митр. Серий договорился с ГПУ, между ними состоялось какое-то соглашение, которое дало ему и его близким совершенно исключительное положение. (Воск. Чтение № 35, 1930).
Наконец, в атмосфере все растущего недоверия от 16/29 июня 1927 г. вышла знаменитая декларация митр. Серия, как новая программа дальнейшей жизни Церкви и действий московской патриархии.
Поворотный момент
Насколько этот момент церковной жизни был резким поворотным рубежом, отделяющим одну эпоху от другой, обратимся в двум-трем ярким свидетельствам – письмам на имя митр. Сергия.
«Дорогой Владыка, – пишет еп. Виктор Ижевский (два письма октябрь-декабрь 1927), – ведь вы не так давно были доблестным нашим кормчим, и для всех вожделенным нашим первопастырем, и одно воспоминание святейшего имени вашего вливало в сердца наши бодрость и радость. И вдруг такая печальная для нас перемена Души наши изнемогают от созерцания того, что теперь происходит кругом в Церкви. Там далеко, задумал отложиться Ташкент, тут бурлит и возмущается Ленинград, здесь стенает и вопиет к небу Вотландия и опять бунтует Ижевск, а там, в скорби и недоумении приникли к земле Вятка, Пермь и пр. пр. города … Таковое разрушение Церкви Божией есть вполне естественное и неизбежное следствие того пути, на который поставило Вас Ваше воззвание 16 июля».
«Обращение петроградского духовенства к митр. Сергию гласит:
«Вспомните, что вы приняли, когда становились блюстителем русского патриаршего престола… Вы обещали бережно охранить то, единственно правильное положение, в которое Господь поставил Русскую Церковь в отношении к нынешним правителям Poccии. Это положение трудное, ибо общее имя ему – бесправие, но Церковь Вселенская уже знала его некогда в целом, в отдельных областях своих знала всегда, а русская за десять лет своего существования в соседстве советской власти, также не видала и не искала возможности иных отношений. Православные люди понимали, что власть, поставившая как одну из своих целей распространение неверия, не может не только покровительствовать Церкви, но даже и охранить внешний ее строй в границах своих владений. Мы не надеялись иметь более тесных правовых отношений к неверующей власти и не искали их. Так продолжалось в течение десяти лет, так должно было оставаться и в будущем. Вы захотели как бы помочь Церкви и исходатайствовали для нее некоторые права. Но какой ценой вы этого добились. Тою, которая для многих православных людей станет и уже становится ценой крови».
Последний возглавитель Церкви в канонический период ее управления, apxиеп. Серафим Угличский писал митр. Cepгию (24 января/8 февраля 1928):
«Вы так мудро и твердо держали знамя православия в первый период своего заместительства, теперь свернули с прямого пути и пошли по дороге компромиссов, противных Истине…. что же случилось … неужели это роковое бесповоротно … Неужели вы не найдете мужества сознаться в своем заблуждении, в своей роковой ошибке – издании вашей декларации 16/29 июня 1927 г.».
Значение Декларации
Во-первых, она принимает все условия легализации, которые Церковью, самим митр. Cepгием и всем епископатом были перед этим отвергнуты. Выступление митр. Сергия теперь явилось его единоличным шагом. Первый епископ был в начале в согласии со всем епископатом, но потом стал действовать «без рассуждения всех», «превысил» свою власть и нарушил «единомыслие» (Ап. 34). Таким образом, в Российской Церкви произошло событие существенного значения, и в жизни Московской Патриархии твердо определились два исторически разделенных периода: церковно-законный, канонический, и противозаконный, неканонический.
Во-вторых, декларация, а затем антиканонические действия по ней, явились причиной образования нового раскола, который возник в широком масштабе в начале и, будучи внешне раздавлен террором или административным содействием советской власти митр. Сергию, не изжит в Церкви внутренне и глубоко до нынешнего дня. Раскольник, конечно, тот, кто откололся от единства с Церковью.
В-третьих, на этой принципиальной, идейной основе декларации 1927 года Московская Патриархия стоит и поддерживается советской властью до сего времени. Советский чиновник при патриархии Г. Карпов подчеркивает ее непреходящее значение, как устанавливающей нынешние отношения Церкви к советской власти (ЖМП, 12, 1944).
Декларация митр. Сергия
«Едва ли нужно объяснить значение и все последствия перемены, совершающейся, таким образом, в положении нашей Православной Церкви, ее духовенства, всех церковных деятелей и учреждений…» – говорит митр. Сергий в этой декларации, сообщая, что в мае текущего года «с разрешения властей организовался временный при заместителе патриарший Священный Синод». «Теперь наша Православная Церковь в Союзе имеет не только каноническое, но и по гражданским законам вполне легальное центральное управление; а мы надеемся, что легализация постепенно распространится и на низшее наше церковное управление: епархиальное, уездное и т. д.». «Мешать нам может лишь то, что мешало и в первые годы советской власти устроению церковной жизни на началах лояльности. Это – люди, которым кажется, что «нельзя порвать с прежним режимом и даже с монархией, не порывая с православием; такое настроение известных церковных кругов, навлекавшее подозрение советской власти, тормозило и усилия святейшего Патриарха установить мирные отношения Церкви с советским правительством; им придется или переломить себя и работать с нами только во имя веры, или, по крайней мере, не мешать нам, устранившись временно от дел».
«Мы потребовали от заграничного духовенства дать письменное обязательство в полной лояльности к советскому правительству во всей своей общественной деятельности. Не пора ли и им пересмотреть вопрос о своих отношениях к советской власти, чтобы не порывать со своей родной церковью и родиной».
Имея задачу «поставить нашу православную русскую Церковь в правильные отношения к советскому правительству и тем дать Церкви возможность вполне законного и мирного существования», митр. Сергий заявляет, что «наша патриархия решительно и бесповоротно становится на путь лояльности», радости и успехи советского союза суть «наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи».
Наконец, сознавая значительность и ответственность своего выступления, митр. Сергий объявляет своей задачей созыв второго поместного собора, который изберет центральное управление, а также вынесет решение о всех похитителях власти церковной, раздирающих хитон Христов и в то же время даст «окончательное одобрение и предпринятому нами делу установления правильных отношений нашей Церкви к советскому правительству».
Объявляется радость, благодарственные молитвы ко Господу, всенародная благодарность советскому правительству за внимание к духовным нуждам православного населения и заверения в верности ему.
После чтения этой декларации кажется, что действительно произошло большое событие в жизни Церкви и с этого момента прекращается гонение на нее, и она делается свободно действующим учреждением в государстве. Но неужели последнее вдруг меняет свое отношение к ней только потому, что митр. Серий выпускает такую декларацию? Произошло важное событие, но не такое. Почти никто не разделил объявленной радости и не поверил в успех предприятия митр. Сергия. Верил ли он сам? Надо полагать, что надеялся, может быть, получить столько же, сколько получили обновленцы.
Большевицкий обман
Декларация митр. Сергия была крупным авансом заведомому мошеннику и шантажисту, испытанному в аферах, и притом без всякой расписки, маленького залога, на веру одному его слову. И, конечно, обман был полный. Поймавши «каноническую» церковную власть в свои сети, большевики не дали ей ни капли того, что дали прежде обновленцам, но продолжали гонения, систематически и неослабно их усиливая еще двенадцать лет (с 1927 по 1940), доведя Церковь до полного изнеможения,. когда она совершенно перестала быть опасной для советского идеологического строя.
Единственным препятствием для большевиков в деле гонений на Церковь было исповедничество всякой правды церковной властью, которое одушевляло своих верующих и свидетельствовало истину перед остальным миpoм. Сломив именно это ее духовное сопротивление, большевики развязали себе руки. Склонив на свою сторону, низложив морально единственно авторитетную церковную власть, большевики торжествовали свою победу и теперь беспощадно мстили за долгое упорное сопротивление, за былое исповедничество, и презирали, глумились, издевались, ненавидели, как может ненавидеть большевик со всей фанатической, классовой и антирелигиозной ненавистью. Легализировалось только одно высшее центральное церковное управление. Епископы на местах, даже принявшие позицию митр. Сергия, не получили и малейшей гарантии личного существования и потеряли всякую связь с центром. Децентрализация, предположенная высшим церковным управлением в 1920 г. прошла в жизнь фактически, но при существовании нового церковного управления, которое навсегда оказалось дискредитированным в глазах широких масс верующего народа. Оно согласилось официально возглавлять уничтожаемую церковь не только без протеста, но, во-первых, поощряя и оправдывая гонения, подтвердив политические обвинения большевиков на церковных людей, во-вторых, прямо участвуя в них, в расправе с тою частью епископата, которая не согласилась с декларацией митр. Сергия.
Расправа с епископатом
Первые месяцы существования легализированного церковного управления протекали под знаком колоссальных перемещений личного состава иерархии. Это была «проба пера»: подчиняющиеся принимают новый курс, соглашаются с декларацией, легализируются вместе с его управлением. Ссыльные епископы в большинстве увольняются на покой, их кафедры замещаются новыми лицами, возвращающиеся из ссылок за отбытием срока или вообще малонадежные для советской власти назначаются на кафедры в далекие окраины. На центральные кафедры назначаются новые люди, во всеуслышание выразившее готовность следовать принципам декларации митр. Сергия.
Эти массовые перемещения епископов, увольнение самых лучших и стойких, назначение новых, испытанных в своей нетвердости, запрещения в священнослужении поставили Церковь перед фактом существования новой иерархии, недостойной своего положения (Воск. Чтение, 1930).
В связи с отказом подчиниться митр. Сергию запрещены им в священнослужении многие дополнительно репрессированные большевиками – м.Кирилл Казанский, митр. Иосиф Ленинградский, архиеп. Серафим Угличский, архиеп. Варлаам Псковский; епископы – Виктор Воткинский, Димитрий Гдовский, Cepгий Нарвский, Иерофей Никольский, Евгений Ростовский, Алексей Козловский и др. В связи с этим же убиты епископы: Иерофей (Афоник) и Филипп (Гумилевский), репрессированы множество из духовенства и видных мирян: М. А. Новоселов, о. В. Свенцицкий, о. Ф. Андреев, о. А. Сидоров и мн. др. Группы епископов, духовенства и мирян из разных епархий пробовали обращаться к митр. Сергию с просьбами, мольбами, убеждениями, но когда стало очевидным, что он не обращает никакого внимания и продолжает укреплять свои позиции – замолчали.
Большинство епископов старались отойти в сторону, устраняясь от сотрудничества с митр. Сергием, уходя на покой и отказываясь от назначений. Вся масса ссыльных стала на эту точку зрения бойкота и пассивного сопротивления. Открыто и последовательно объявивших митр. Сергия предателем и порвавших с ним всякое общение сначала было немного, но постепенно их число возрастало. Объявленные митр. Ceргием контрреволюционерами, они были арестованы. Сначала из 17 таковых был на свободе один, а потом ни одного. Часть епископов, лично связанных с ним, получивших кафедры, повышения, епископство, кровно заинтересованных, составили ядро, активно поддерживающих его, но это все с низким удельным весом, с опороченным прошлым. Однако, легализация не оправдалась и редкие из ниx сохранились. (Воск. Чтение, 1930).
За это чисто церковное преследование и углубление тяжести безбожного гонения на Церковь Бог покарал митр. Серия позорным и беззаконным избранием в 1943 г. в патриарха. Это совершило с нарушением церковных правил и с пренебрежением постановления последнего Собора 1917 г. келейное собрание 18 епископов, жалкого остатка его сторонников. Это все, что могла в этот момент представить огромная Российская Церковь, по меньшей мере, из 100 еще живых и лишенных своих кафедр епископов.
В данный момент в советской России существует новый и третий состав епископата в отличие от второго, который был подобран с 1927 г. из принявших так или иначе декларацию и легализацию и побывавшего на свободе, и от первого, который не принял легализации.
Первый состав епископата, который пошел на разрыв или ограничился протестом или вообще не был выпущен из тюрем, частью вымер, как еп. Дамаскин Глуховский и др., частью расстрелян, как Иосиф Ленинградский, Димитрий Гдовский, Филипп(Гумилевский) и др., частью пребывает в лагерях и ссылках до нынешнего дня. Из последних одни – сверстники патр. Алексия и его ближайших сотрудников митрополитов Григория Ленинградского и Николая Крутицкого, а также тех стариков священников, которые сделаны сейчас епископами, другие моложе.
Второй состав принявших позицию митр. Сергия и имевших кафедры, истреблен в порядке общего гонения, не взирая на их лояльность к главе Церкви. Один, как митр. Анатолий Одесский (Грисюк) умерли в тюрьмах и ссылках, другие, как. митр. Серафим (Мещеряков), архиеп. Ювеналий (Масловский), архиеп. Питирим (Крылов) и др. расстреляны, третьи, очень молодые епископы, как Иоанн (Широков), Серафим (Александров) Бакинский, Рафаил и др. до сего времени в тюрьмах и ссылках. Среди заключенных в самое последнее время, в дни «свободы» – еп. Дамаскин (Малица), Каменец-Подольский, рукоп. 1940 г. еп. Вениамин (Новицкий) с Волыни, рукоп. 1940 г., Симон (Ивановский), Черниговский, рукоп. 1924. г.
О положении в 1945 г. есть свидетельство невозвращенца лейтенанта НКВД (Соц. В. 20 авг. 1946): «В Молотове (Пермь) на распределительном пункте было много священников; оказалось, что все они собраны из лагерей и получают свободу; среди них был один архиерей; в тех лагерях было еще девять архиереев, но они отказались подписать какую-то бумагу и остались в лагерях». Таким образом есть в данный момент предпочетшие умереть в узах, но не принять свободу на условиях сотрудничества с современной Московской Патриархией. И таковых, как видим, не мало; из десяти свободу получить захотел только один. Среди нового епископата, из бывших «на покое» (так патриарх называет заключенных), мы находим из первого состава твердых и непримиримых только еп. Мануила Лемишевского. Должно быть и такое падение.
Наконец третий современный состав уже легального епископата создан почти в два года (1943-1944), в большинстве из стариков вдовых священников со старым семинарским образованием, разысканных по углам России. Добавив их к тому, что оставалось из прежних сторонников патриархии, число правящих епископов в России достигло сейчас 66. Не обо всех из них мы имеем данные, но что имеем показывает когда этот состав возник. Он существует параллельно с епископатом, лишенным своих кафедр.
Вот легальный епископат Русской Церкви к 1947 г. В скобках указаны год епископства, фамилия и год рождения.
Легальный Епископат
Патриарх Алексий (1915, Симанский, 1877).
Николай, митрополит Крутицкий (1922, Ярушевич, 1891).
Григорий, митр. Ленинградский и Новгородский (1942, протоиерей Чуков, 1870).
Иоанн, митр. Киевский и Галицкий (1928, свящ. Соколов, 1877).
Лука, apxиеп. Крымский и Симферопольский (1923, доктор мед. Войно-Ясенецкий, 1877).
Никон, еп. Донецкий и Ворошиловградский (1944, свящ. Петин, 1902).
Cepгий, еп. Херсонский и Одесский (1944, быв. обновл. монах Ларин, 1908).
Серафим, еп. Ростовский и Таганрогский (1946, прот. Шарапов, 1878).
Панкратий, еп. Каменецподольский и Проскуровский (1946, архим. Кашпарук, 1890).
Елевферий, apxиеп. Пражский и Чешский, экзарх Чехословакии (Воронцов).
Антоний, еп. Станиславский и Коломыйский (1946, быв. униат. иеромонах Пельвецкий, 1898).
Стефан, apxиеп. Харьковский и Богодуховский (Проценко).
Максим, еп. Измаильский и Болградский (1944, свящ. Багинский, 1897).
Макарий, еп. Можайский, вик. Московский (1944, прот. Даев, 1890).
Maкapий, apxиеп. Львовский и Тернопольский (1945, прот. Oксиюк, 1884).
Нестор, еп. Ужгородский и Мукачевский (1945, архим. Сидорук, 1904).
Варлаам, еп. Волынский и Ровенский (1945, прот. Борисевич, 1899).
Михаил, еп. Самборский и Драгобычский (1946, быв. униат. иеромонах Мельник, 1903).
Фотий, apxиеп. Орловский и Брянский, (1926, Топиро, 1884).
Антоний, apxиеп. Тульский и Белевский (Марценко).
Иоасаф, еп. Тамбовский и Мичуринский (1944, архим. Журавлев, 1877).
Мануил, apxиеп. Чкаловский и Бузулукский (1923, Лемешевский).
Корнилий, apxиеп. Виленский и Литовский.
Паисий, еп. Черниговский и Нежинский (1944, прот. Образцов).
Варсонофий, еп. Гродненский и Лидский (1946, прот. Гриневич, 1875).
Иоанн, apxиеп. Молотовский и Соликамский (Лавриненко).
Даниил, apxиеп. Пинский и Лунинецкий (Юзвюк).
Венедикт, еп. Владивостокский и Хабаровский (1946, игумен Пляскин).
Toвия, еп. Свердловский и Челябинский (1944, прот. Остроумов, 1884).
Софроний, еп. Ульяновский и Мелекесский (1946, иepoм. Иванцов, 1880).
Виталий, архиеп. Дмитровский (бывший обн. Введенский).
Гермоген, еп. Казанский и Татарский (1946, архим. Кожин, 1880).
Антоний, еп. Костромской и Галичский (1944, прот. Котевич, 1891).
Иларий, еп. Чебоксарский и Чувашский (прот. Ильин).
Николай, еп. Ижевский и Удмуртский (1944, прот. Чуфаровский, 1884).
Зиновий, еп. Горьковский и Арзамасский (Красовский).
Михаил, еп. Ивановский и Шуйский (Постников).
Онисифор, еп. Калужский и Боровский (1945, прот. Пономарев, 1881).
Иосиф, еп. Воронежский и Острогорский (1945, прот. Орехов, 1871).
Филипп, apxиеп. Астраханский и Сталинградский.
Николай apxиеп. Алма-Атинский и Казахстанский (Могилевский).
Илларион, еп. Сумский и Ахтырский (1945, прот. Прохоров).
Питирим, apxиеп. Минский и Белорусский (Свиридов).
Алексий, apxиеп. Куйбышевский и Сызранский (Палицын).
Флавиан, еп. Краснодарский и Кубанский (1944, быв. обнов. прот. Иванов, 1889).
Кирилл, еп. Пензенский и Саранский (1944, прот. Поспелов).
Борис, еп. Саратовский и Вольский (1944, архим. Вик, 1906).
Арсений, еп. Калининский и Кашинский (1945, свящ. Крылов, 1879).
Феодосий, еп. Черновицкий и Буковинский (1945, прот. Корневицкий, 1895).
Михаил, еп. Кировоградский и Чигиринский (1945, прот. Рубинский, 1872).
Антоний, apxиеп. Ставропольский и Бакинский (Романовский).
Варфоломей, apxиеп. Новосибирский и Барнаульский.
Иов, еп. Лысовский (Кресович).
Гурий, еп. Ташкенский и Cpeеднеазиатский (1946, архим. Егоров, 1891).
Алексий, архиеп. Омский и Тарский.
Алексий, apxиеп. Курский и Белгородсий.
Димитрий, apxиеп. Ярославский и Ростовский.
Андрей, apxиеп. Днепропетровский и Запорожский
Иоанн, apxиеп. Уфимский и Башкирский (Братолюбов).
Вениамин, apxиеп. Кировский и Слободской.
Иероним, eп. Рязанский и Касимовский (1944, иepoм. Захаров, 1897).
Иустин, еп. Вологодский и Череповецкий (1944, прот. Мальцев, 1883).
Сергий,еп. Смоленский и Дорогобужский (1944, прот. Смирнов, 1893).
Онисим, еп. Владимирский и Суздальский (1944, свящ. Фестинатов, 1890).
Леонтий, еп. Архангельский и Холмогорский (1944, прот. Смирнов, 1876).
Венедикт, еп. Кишеневский и Молдавский (1947, прот. Поляков, 1884).
После издания декларации определенного содержания, по условиям легализации следует исключить из числа управляющих неугодных власти епископов, то есть устранение их от церковной жизни. Теперь мы имеем этих угодных советской власти епископов. Чем и как они угодили ей, мы не знаем. Это покажет следствие и суд будущего. Как выполнены другие условия легализации: достижения московской патриархии в заграничной части русской Церкви и ее контакт с властью, – увидим на своем месте.
6. Оценка декларации и действий митр. Сергия епископатом, клиром и мирянами
Появившись на свет, декларация получила свою оценку от Церкви в России и прежде всего демонстрировала расхождение епископата с первым епископом, которое имеет для него и Московской Патриархии решающее и непреходящее каноническое значение.
1. «Открытое письмо с Соловков» от 14/27 сент. 1927 г. на имя митр. Сергия по поводу его послания написано в том же духе, как и «памятная записка» и поддерживает уже раз выраженные взгляды с бесстрашием и мужеством. Составитель последней, проф. Иван Вас. Попов, apxиеп. Иларион и другие многие епископы оставались еще в это время в Соловках.
«Мы не можем принять и одобрить послание в его целом», – заявляет это письмо соловчан. «Всякое правительство может иногда принимать решения безрассудные, несправедливые, жестокие, которым Церковь бывает вынуждена подчиняться, но не может им радоваться иди одобрять. В задачу настоящего правительства входит искоренение религии, но успехи его в этом направлении, Церковь не может признать своими успехами». Категорическая же и безоговорочная форма подчинения Церкви гражданским установлениям имеет смысл полного сплетения Церкви и Государства.
«Всенародная благодарность за: внимание к духовным нуждам православного населения» в устах главы Российской Православной Церкви в настоящее время является чем-то вроде сатирикона, и потому не может быть серьезным и искренним, не отвечает достоинству Церкви и возбуждает справедливое негодование в душе верующих людей. До сих пор отношение правительства к духовным нуждам населения выражалось лишь в стеснениях: в осквернении и разрушении храмов, в закрытии монастырей, в отобрании св. мощей, их поругании и осквернении, в запрещении преподавания детям Закона Божия, в изъятии из общественных библиотек религиозной литературы, не говоря уже о лишении Церкви в Государстве прав юридического лица.
«Послание всю вину в прискорбных столкновениях Церкви и Государства возлагает на контрреволюционные настроения клира». Но за последнее время не было ни одного судебного процесса, на котором были бы доказаны его политические преступления. Несмотря на это, многочисленные епископы и священники томятся в тюрьмах, ссылках и на принудительных работах. Они попали сюда не в судебном, а в административном порядке, и не за политические преступления, а за свою чисто церковную деятельность, борьбу, с обновленчеством, или по причинам, часто неизвестным самим пострадавшим. Настоящей же причиной борьбы служит задача искоренения религии, которую, ставит себе правительство. Принципиальное отрицательное отношение правительства к религии заставляет его, независимо от политических выступлений Церкви, не позволять ей принимать чисто духовные меры против законов, направленных к ее разрушению.
Угроза исключить из клира Московской Патриархии священнослужителей, находящихся в эмиграции, за их политическую деятельность, прямо противоречит постановлению Собора от 2/15 августа 1918 г., разъяснившему всю каноническую недопустимость подобных кар (и реабилитировавшему всех лиц, лишенных сана за политические преступления в прошлом (Арсений Мацеевич, свящ. Гр. Петров и т. д.).
Закон об отделении Церкви от Государства, устраняя вмешательство Церкви в политику, гарантирует ей невмешательство правительства в ее внутреннюю жизнь и деятельность ее учреждений. Между тем закон этот постоянно нарушается органами политического наблюдения. Высшая церковная власть, ручаясь за лояльность Церкви в отношении в Государству, должна открыто заявить, что не может мириться с вмешательством антирелигиозного государства в ее область.
Декларация является неполной, недоговоренной, а потому недостаточной.
2. Местоблюститель митр. Петр Крутицкий дал устный свой отзыв участнику научной экспедиции Л. 22 января 1928 г. «Для первоиepapxa подобное воззвание недопустимо. К тому же я не понимало, зачем собран Синод, как я вижу из подписей под воззванием, из ненадежных лиц. Так, например, епископ Филипп форменный еретик. И мне предлагалось, в более приличных выражениях, подписать воззвание, я не согласился, за это и выслан. Я доверял митр. Сергию и вижу, что ошибся».
В сентябре 1928 г. митр. Петр, по отбытии срока ссылки на о. Хэ, был переведен в Тобольскую тюрьму, где ему агент ГПУ предложил отказаться от местоблюстительства, обещая в таком случае свободу, но митр. Петр наотрез отказался и немедленно был препровожден обратно в Хэ, и срок ссылки ему был продлен еще на три года. Отсюда надо заключить до какой степени митр. Сергий, и с ним вместе ГПУ, были связаны позицией митр. Петра, на которую надеялась и опиралась вся Церковь. То обстоятельство, что митр. Петру пришлось умереть в ссылке в 1936 г., не получив свободы, после акта митр. Сергия в 1927 г., само за себя говорит в каком отношении он был к позиции последнего.
3. Старейший иерарх и первый кандидат в местоблюстители Патриаршего престола, митрополит Кирилл Казанский и Свияжский, в своем «отзыве» митр. Cepгию из ссылки (Енисейск, 30 октября/12 ноября 1929 г., № 52) писал: «Продолжаю думать и утверждать, что Вы действительно превзошли всякую меру самовластия, посягнув на самые основы нашего патриаршего строя… если, вместо радости, учреждение Вами Синода возбуждает тревоги, опасения и страстные споры, найдите благовременным распустить Ваш Синод, успокойте смущенные души».
В письме митр. Кирилла еп. Дамаскину от 6/19 июня 1929 г. говорится:
«Призвание митр. Сергия к заместительству вовсе не в том заключается, чтобы заменить митр. Петра, но лишь заместить его, дать то место, через которое указания местоблюстителя могли проникать в среду церковную. Никаких учредительных прав заменяющему не может быть предоставлено без предварительного испрошения согласия и указаний заменяемого. Полноту прав за заместителем можно бы было признать в том случае, если бы местоблюститель, назначая себе заместителя, совершенно отрекся от своих местоблюстительских прав, чего, как всем известно, не было. Никаких учредительных прав почивший Иерарх никогда себе не присваивал, как исключительную регалию Собора. Для заместителя же порядок решения церковных дел точно определен действующими правилами, предшествующей практикой и личными указаниями заменяемого».
К этому, со своей стороны, напомним, что эту точку зрения на свое положение показал своим поведением последний заместитель apxиеп. Серафим Угличскй, отказавшись решать вопросы принципиального значения для Церкви без старших иерархов.
Митр. Петр не отказался от своих прав, как ни требовало от него ГПУ, и навсегда связал митр. Сергия и поставил его в чин превысивших свои полномочия.
Посетившие в ссылке митр. Кирилла протоиерей Пироженко и П. Новосильцев написали о нем: «Рассказывал нам, как все исполненное митр. Сергием было предложено ему, и он рад, что остался на прямолинейном пути».
Митр. Кирилл умер в 1936 г. в ссылке. (Митр.Кирилл вместе с митр. Иосифом и группой духовенства был расстрелян 20. 11. 1937г. недалеко от г. Чимкента (Казахстан) – ред.).
4. Митрополит Агафангел, apxиеп. Серафим Угличский и митроп. Иосиф Петроградский, три заместителя митр. Петра, а первый и Патриарха, и более старший кандидат в местоблюстители, чем митр. Петр, и кроме них еп. Варлаам Пермский и Евгений, еп. Ростовский, 6 февраля 1928 г. сделали такое общее заявление митр. Сергию: «ни порядок организации Патриаршего Синода, вами единолично учрежденного и от Вас получившего свои полномочия, ни личный состав людей случайных, доверием епископата не пользующихся, в значительной части своей проявивших даже неустойчивость своих православно-церковных убеждений (отпадение в обновленчество и в раскол беглопоповства), не могут быть квалифицированы иначе, как только явление определенно противо-каноническое. Мы всегда были, есть и будем лояльны и послушны гражданским властям, но это не имеет ничего общего с навязываемым вами политиканством и заигрыванием и не обязывает к отказу от прав свободного устроения внутренней религиозной жизни церковного общества. По личному своему усмотрению вы практикуете бесцельное, ничем не оправдываемое перемещение епископов, часто вопреки желанию их самих и паствы, неугодных вам епископов и священнослужителей.
5. Митр. Иосиф в письме к одному Петроградскому архимандриту, сказал: «Я добровольно принес себя в жертву протеста и борьбы против этой гнусной политики произвола, и подчинюсь незаконной расправе со мной вплоть до запрещения и отлучения, уповая на одну правду Божию. Мое маленькое дело вскоре же оказалось лишь малой крупицей чудовищного произвола, человекоугодничества и предательства Церкви интересам безбожия и разрушения этой Церкви. Я один из заместителей Патриаршего местоблюстителя, который связан страдальческим долгом не просто заменить арестованного предшественника, но быть ему и свободному предостережением на случай замены в возможности его духовного падения. В строении церковной жизни участники – не одни только верхушки, а все тело церковное, и раскольник тот, кто присваивает себе права, превышающие его полномочия, и от имени церкви дерзает говорить то, чего не разделяют остальные его собратья».
Митр. Иосиф с несокрушимой силой исповедует перед Сергиевским Синодом свою правоту, полагая, что «все причины для его удаления с кафедры могли бы быть преодолены, так или иначе, настойчивостью и твердостью обязанного более всего блюсти достоинство и свободу Церкви». (Ответ на пост. от 19/Х 1927. № 524). «Суди Господи суд мой и прю мою, да будет воля Твоя», – кончает свое заявление Синоду митр. Иосиф.
Действия ГПУ защищаются митр. Сергием и еп. Петергофским, управл. епаpxией Николаем Ярушевичем (ныне митр. Крутицким). Миряне протестуют перед правящим архиереем, прямо указывая, что после отделения Церкви от Государства и освобождения Церкви от вмешательства и опеки мирской власти, надо строить церковную жизнь на строго канонических началах. А Церковь опять прислушивается к голосу сильных мира. Св. Афанасий Великий из 47 лет святительства 20 лет провел вне Александрии, и никто, в угоду гонителям Церкви, не перевел его на другую кафедру. Напрасно просили еп. Николая о подвиге просить Синод и митр. Сергия оставить митр. Иосифа в Ленинграде, а гражданскую власть о разрешении митр. Иосифу прибыть в его город: «если митр. Иосиф останется в разлуке с епархией, разлученный с нею телесно, но крепко связанный духовно и молитвенно, это будет все же полезнее для епархии, чем совершенное отнятие от нее Митрополита». (Открытое письмо мирянина еп. Николаю. Осень 1927).
6. «Увещание» Архиепископа Угличского Серафима от 24 января/б февраля 1927 г. митр. Сергию, говорит: «более чем полугодовой срок, после издания декларации показал, что Ваша уверенность в возможность мирной жизни и деятельности нашей в пределах закона, совершенно несбыточна. Пока еще не поздно, издайте другую декларацию, во исправление первой, и выйдите на святую свободу. За вас будут молить Бога все истинные сыны Церкви, вас духовно облобызают все многочисленные страдальцы…»,
В другом послании ко всей Церкви от 7/20 января 1929 г. apxиеп. Серафим объявляет все действия заместителя и его Синода незаконными и неканоничными, «ибо митр. Сергий и его единомышленники нарушили соборность, прикрывши ее «олигархической коллегией», попрали внутреннюю свободу Церкви, уничтожили самый принцип выборного начала епископата, принесли много страданий Церкви Божией, заменили на кафедрах многих епископов своими единомышленниками, а противных им лишили общения с их верными паствами, болезнующими со своими страдальцами и мучениками за истину Христову».
apxиепископу Серафиму был обещан крест на клобук и митрополичий сан за переход к митр. Сергию, но за непокорность он претерпел новые административные репрессии.
7. Послание Дамаскина, еп. Глуховского митр. Сергию (летом 1929 г.). «Вы ничего не предприняли, чтобы посвятить хотя бы виднейших иepapxoв в свои планы или своевременно поставить их в известность о принятых уже решениях. Возмутившая наши души измена Ваша определившемуся уже курсу церковной жизни, еще сопровождалась неправедными обвинениями нас, ссыльных и несогласных с Вами иерархов. Пастырская мудрость должна была бы побудить Вас далеко отшвырнуть от себя декларацию, раз она производит такое возмущение среди верующих и вызвала такое разделение. Мудрость Ваша попустила Вам настолько переоценить себя и свои полномочия, что Вы решаетесь действовать вопреки такому основному иepapxическому принципу Церкви, который выражен в 34 правиле св. апостолов. Но еще больше грех Ваш против внутренней правды церковной, против евангельского завета – безбоязненно исповедывать истину, против долга Вашего, как предстоятеля Церкви. И все это из-за убогих человеческих соображений, из-за, призрачных льгот от врагов Церкви. Грех Ваш еще – внутренняя неправда самой декларации. Наиболее очевидный грех – это принижение авторитета церковной иерархии в сознании верующих, произведенное декларацией. Как высоко вознесен был авторитет наших архипастырей, когда они спокойно шли на испытания, и верующие массы чувствовали в них свою опору. Чувствовалось тогда, что мы уже почти победили и страданиями своими завоевали себе свободу своего церковного бытия, даже среди советской культуры. А теперь… Страшно подумать, как пошатнули Вы авторитет церковной иерархии. Вся Церковь ждет от Вас открытого заявления: считаетесь ли Вы с мнением подавляющего большинства иерархов на определенно выраженное несогласие с Вашей линией поведения почти всей ссыльной Церкви, а также на мольбы и протесты множества пастырей и мирян – ответите ли отказом от своего ошибочного шага и изменением курса своей церковной политики, или же предпочтете утверждаться на основе уже совершенного Вами уклона в сторону расхождения со всей Церковью. Известно ли Вам, что введенная Вами новая форма поминовения (сов. власти) многими называется провокационной. Ведь она служит к очевидному выявлению принимающих и не признающих Вашу декларацию. Отсюда определенная форма обвинения: вы не поминаете митр. Сергия, потому что не признаете его декларации, а раз не признаете декларации – вы контрреволюционер. Известно ли Вам в каких невыносимых, условиях живут местоблюститель митр. Петр и митр. Кирилл, оба загнанные в такие условия с несомненным жестоким расчетом. Свободой и покоем Вы пользуетесь за счет медленного умирания неугодных первосвятителей наших. Бросая в сторону нелегализированных пастырей несправедливое обвинение в контрреволюции, Вы тем подставляете всю ссыльную Церковь и оставшихся на свободе под удары власти, выискивающей предлоги для ущемления ненавистного для них духовенства».
В «Послании к верующим» еп. Дамаскин пишет: «И Патриарх не является единодержавным правителем Церкви и полномочным выразителем ее голоса. Он действует в неразрывном союзе с выбранными Соборами органами. По существенным вопросам он может принимать решение только совместно с Собором. Митр. Сергий не имеет прав, без санкций митр. Петра и сонма русских иерархов декларировать и предпринимать ответственных решения, которые должны в дальнейшем определять жизнь церковного организма в каждой его клеточке».
8. Посланиe братьев-епископов: архиепископа Пахомия Черниговского и еписк. Аверкия (1927 г.). «Истинная причина гонений не церковная контреволюция, а в коренном расхождении в воззрениях: то, что для нас святыня, то для безбожников опиум, дурман, предрассудок, обман и шарлатанство, контрреволюция. Слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас спасаемых сила Божия. Мудрость мы проповедуем не века сего и не властей века сего предержащих, но премудрость Божию, которой никто из властей века сего не познал. Бог века сего ослепил их умы. И душевный человек не понимает того, что от духа Божия, потому что он почитает это безумием (1 Кор.1,14; 2 Кор. 4). Принципа союза Церкви и советского Государства быть не может. Государственная религия в антирелигиозном государстве, правительственная церковь при безбожном правительстве – бессмыслица, которую пытаются осуществить наши церковные руководители. Авторы декларации затирают границы между Церковью и Государством тождеством их радостей и горестей. Не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными, что общего у света со тьмою (2 Кор. 6). На стороне Государства внешняя сила; и оно использует церковный аппарат, раболепный Синод, покладистых предстоятелей в своих политических целях, совсем не на пользу святой веры и ставят Церковь в унизительное положение. Уже выяснилось, что митр. Сергий и его синод попали под ужасное давление агентов власти даже внутри церковной своей деятельности: перемещение епископов, назначение священников, кого поминать в молитвах за богослужением, как принимает население епископов. Теперь власть гражданская не имеет нужды своими средствами устранять неугодных ей церковных деятелей. Горе миpy от соблазнов, ибо надлежит быть соблазнам, но горе тому человеку, от которого соблазн приходит». (Mф. 18, 10).
9. Дмитрий епископ Гдовский, и Сергий епископ Нарвский, за, подписями своими от 14 и 16 декабря 1927 г., в особом акте заявили: «ради мира совести отрицаемся мы лица и дел бывшего нашего предстоятеля, незаконно и безмерно превысившего свои права и внесшего и великое смущение и «дымное надмение миpa» в Церковь Христову. И решаемся мы на cие лишь после того, как из собственных рук митр. Сергия приняли свидетельство, что новое направление и устроение русской церковной жизни, им принятое, ни отмене, ни изменению не подлежит».
Оба особыми актами Сергиевского Синода были запрещены, а в 1938 г. расстреляны.
10. «Обращение петроградского духовенства к митр. Сергию» отмечает, что митр. Сергий, минуя местоблюстителя, которого замещает и который сослан, он через его голову протягивает руку Патриарxy, который якобы хотел только сделать то, что он делает, но смерть помешала. От искусственной связи с Патриархом и не имея ничего в постановлениях последнего Собора, что бы уполномочивало его на его отношения с гражданскими властями, но и напротив встретив решения противные ему, он предпочитает обратиться к Собору еще только грядущему. Минуя местоблюстителя, Патриарха и Собор, послание не только не явилось выразителем голоса свидетелей истины, исповедников и страдальцев за нее, но и отводит их, как погрешивших против власти и называет их беспочвенными мечтателями. Послание не является выразителем ни Патриарха, ни Собора, ни соборного разума Церкви, ни православной совести верующих членов Церкви, хотя и придает себе вид законности. Не Церковь русская изнесла из недр своих это послание, а обратно, оторванное от истинной Церкви, оно само легло краеугольным камнем в основание новой «церкви лукавнующих». «Вотще пытается Синод придать вид соборности посланию, безумны его, притязания быть выразителем голоса Церкви. Синод это только как бы мятый ковер, которым прикрыты поруганные ступени церковного священноначалия».
«Второе обращение» петроградцев имеет такого рода утверждения: «со времени издания Вашей декларации в управлении Церковью принимает участие, вопреки декрету об отделении Церкви от Государства, гражданская богоборческая власть. Епископы, назначаются на кафедры не по Вашему произволению, и таким путем постепенно создается епископат, желательный для гражданской власти и ее интересов, и совершенно не соответствующий истинным интересам Церкви, как это уже случилось в отношении состоящего при вас временного патриаршего Синода. Устранены из богослужения моления о страдальцах за дело Церкви, находящихся в тюрьмах и ссылках, и одновременно введены моления за власть, посылающую этих страдальцев в тюрьмы и ссылки (Указ митр. Сергия от 8 окт. 1927 г.). Ничего подобного еще не бывало в истории Церкви».
11. Еп. Василий (Зеленцов) Прилукский в «Каноническом исследовании Послания митр. Сергия» (осень 1927 г., Соловки) указывает, что стремление навязать Церкви обязанность заниматься политикой определенного направления грубо нарушает Постановление Собора от 2/15 августа 1918 г., и это самочиние должно быть им приостановлено. Всероссийская Церковь, отказавшись от церковной политики, уничтожила внутри себя принуждение членов Церкви к той или иной политике и отменила ответственность членов Церкви перед общественным церковным судом за всякую политическую деятельность. Всякий, занимающийся политикой, отвечает за нее пред страной.
12. Епископ Виктор Глазовский: «Декларация митр.Сергия есть явная измена истине (Ин. 14, 6). Кого предали подписавшие воззвание и от кого отреклись… от святейшей Церкви Православной… ей они вынесли открытое пред всем миром осуждение, ими она связана и предана на посмеяние «внешним», как злодейка, как преступница, изменница Своему Святейшему Жениху Христу. Отступники превратили Церковь Божию из союза благодатного спасения человека от греха и вечной погибели в «политическую организацию, которую соединили с организацией гражданской власти на служение миру сему, во зле лежащему, для осуществления политических идей ее.
Декларация для смиренных и боящихся Бога, христолюбивых людей является совершенно неприемлемой. От начала до конца она исполнена неправды, и есть возмущающее душу верующего глумление над святою Православною Церковью, и над нашим исповедничеством за истину Божию. А через предательство Церкви Христовой на поругание внешним она есть прискорбное отречение от своего спасения или отречение от самого Господа Спасителя» (Письма октябрь-декабрь 1927 г., Посл. 28 февр. 1928 г.).
13. Документ «Пятнадцать пунктов, мнение трех ссыльных епископов (осень 1927г.). Сам митр. Сергий убеждал заключенного митр. Петра (письмо 1 февр. 1920 г.), что он не мог учредить григорьевского коллегиального управления и уничтожить местоблюстительства, а теперь сам заводит Синод, который издает послание ко всей Церкви и таким образом нарушает принцип единоличного возглавления Церкви. Всем известно, что советское государство везде заводит принцип коллегиального, а не единоличного управления, члены же коллегии лишены свободы суждений и подвержены посторонним нецерковным влияниям. Так, Патриарх Тихон согласился было образовать в 1924 г. при ce6е Высшее Церковное Управление и ввести в него прот. Красницкого, но по требованию архипастырей, пастырей и мирян, увидавших в нем отделение ГПУ, через месяц закрыл его (Резолюция 26 июня 1924 г. № 523).
Когда Церковь не была отделена от Государства, она часто, против желания, втягивалась в политику. В советском государстве, отделившем от себя Церковь, она может быть в стороне от всякой политики, делая только свое церковное дело, и будучи совершенно свободной от всяких влияний на ее внутренний порядок гражданской и антирелигиозно настроенной власти. Послание митр. Сергия и его Синода вновь толкает Церковь на путь союза с Государством, ибо самое послание есть уже политическое выступление.
Законы церковные строго осуждают получение церковных прав и должностей через посредство мирских начальников. Ни для кого не секрет, что члены Сергиевского Синода получили это звание от мирских начальников. Не ради ли того, чтобы не помешать влиянию мирских начальников на назначение членов Синода, не внято было и мольбам православных о предварительном совещании со старейшими иерархами.
Сам митр. Сергий вторично первосвятительские права получил не без мирских начальников; которые, выпуская его на свободу, рассчитывали получить от него большие выгоды для своей антирелигиозной деятельности, чем от всех других заместителей.
14. Еп. Алексий, управляющий Воронежской епархией, в посланиях к пастве от 9/22 января 1928 г. заявил: «к великому нашему прискорбию обнаружили в последних деяниях митр. Сергия стремительный уклон в сторону обновленчества, превышение прав и полномочий, предоставленных ему и нарушение св. канонов (решение принципиальных вопросов самостоятельно, перемещение и увольнение apxиереев без суда и следствия и т. п.). Православные святители и пастыри пытались всячески воздействовать на митр. Сергия и возвратить его на путь истинный, но ничтоже успели».
15. Иерофей, еп. Никольский в послании к пастве от 12 января 1928 г. писал: «митр. Сергий избрал кривой путь дипломатического хитрословия, соглашений и уступок – будто бы для спасения Церкви – и оставил прямой, но скорбный путь креста, то есть терпения и твердости».
16. Документ «Письмо епископа «отошедшего» к епископу неотошедшему» 31 декабря н. ст. 1927 г. «Ленинский марксизм и православное христианство и социализм, материалистическая диалектика и православно-христианская философия по своей сущности столь непримиримы и столь друг другу враждебны, что о мирных взаимоотношениях Церкви Христовой и коммунистического Государства, да еще в период диктатуры пролетариата и говорить срамно. Декларация выражает надежду на будущий Поместный Собор, который ни в коем случае не состоится, а если состоится, то в виде простого подбора подходящих людей. Митр. Сергий предлагает оставить свои политические симпатии дома и приносить в Церковь только веру, и сам тут же внес в Церковь политическую программу и предложил заграничному духовенству дать ему письменное обязательство о полной лояльности к советскому правительству. Каждый член православной Церкви подчиняется советской власти не потому, что он православный христианин, а потому что он гражданин СССР. Те, коих до издания декларации он сам, митр. Сергий, и верующий народ считали исповедниками православия и поборниками правды Христовой, декларация представляет обычными контрреволюционерами. Это неприкрытая клевета на Церковь и верующих чад ее. И вот я грешный, как и многие другие, всегда были лояльны к существующей советской власти, а посему не имеем нужды только теперь становиться вместе с Сергиевской Патриархией на путь лояльности, и не перестанем оставаться лояльными к советской власти в том случае, когда на путях спасения пойдем своей дорогой».
17. Письмо изгнанника с Ангары (весна 1928 г.) еп. А.
«Для разделения не хватает нового православного центра, утвержденного местоблюстителем. Архипастырь может и должен не подавать своего голоса в пользу лжи и насилия. Святители, подражающие ярославцам, должны оставаться самостоятельными во взаимных отношениях. Это предусмотрено еще при Патриархе. Централизация не предусмотрена, от нее убереглись, не навязывают никому своей власти.
Ни для кого не секрет, что архиереи назначаются не митр. Сергием и Патриаршим Синодом, и многочисленные перемещения сделаны не для пользы Церкви. Назначенный архиерей, по приезде своем на место служения, должен явиться к местным вершителям церковных судеб, у них выдержать нечто вроде экзамена, и бывали случаи, когда он не был допущен к управлению своей епархией. Хотя этих и подобных им многих деяний нельзя подвести ни под какие каноны, но от такой легализации веет ужасом».
18. Неизвестный документ утверждает, что организованный митр. Cepгием Синод, без благословения местоблюстителя митр. Петра и без совещания старейших иepapxoв – неканоничный и не патриарший по своему происхождению и по составу.
19. Документ «Церковь в пустыне» (2-е письмо еп. Н., к еп…)
«Соборность в доникейское время осуществлялась через живое общение между членами Церкви Христовой. Да в былое время к последнему способу прибегал и сам митр. Сергий. Припомни лето 1926 г., когда митр. Сергий разослал епархиальным архиереям проект декларации просил всех архипастырей, по обсуждении проекта на местах, представить свои соображения. Но в 1927 г. ему до зарезу понадобилась легализация».
«Не обращаться же нам к митр. Сергию, – пишет один епископ другому, – возглавляющему ныне группу преосвященных вредителей, продавших свободу Церкви и создавших на основах модернизированного богоотсупления церковь-блудницу».
20. Серпуховское духовенство и миряне заявили митр. Сергию» 14 декабря 1927 г. – «Вы поставили Церковь в зависимость от гражданской власти и лишили ее внутренней свободы и самостоятельности, нарушая тем церковные каноны».
21. Обращение украинского духовенства к своему епископу от 14 марта 1928 г. в ответ на его послание в сергиевском духе. «Повторить Ваше совершено голословное обвинение на весь сонм, страждущих архипастырей и пастырей, значит отлучить себя от сонма, согласиться в мыслях и в слове с отпавшими от Церкви обновленцами и вступить, в явное, противоречие с девятой заповедью Закона Божия – «не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего».
22. Свящ. о. Валентин Свенцицкий в дек. 1927 г. написал митр. Сергию: «Вы ставите Церковь в ту же зависимость от государственной власти, в которую хотели поставить ее два первых «обновления», вопреки св. канонам Церкви и декретам самой гражданской власти. И «живая церковь», захватившая власть Патриарха, и «григорианство», захватившее власть местоблюстителя, и Вы, злоупотребив его доверием, вы все делаете одно общее антицерковное обновленческое дело, причем Вы являетесь созидателем самой опасной его формы, так как, отказываясь от церковной свободы, в то же время охраняете фикцию каноничности и православия. Это более чем нарушение отдельных канонов».
23. В одном воззвании – «Всем чадам Христовой Церкви» (осень 1927 г.) просвещенный духовный писатель говорит о провокационном смысле декларации: «она составлена в таких выражениях, что неприятие ее совестью верующих, необходимо приводит их к обвинению в контрреволюции. Оценку ее дадим словами св. Илария Пиктавийского: «она (декларация) подкрадывается тихо под нашим именем, умерщвляет ласково, совершает нечестие под видом набожности, уничтожает Христову веру, будучи ложной проповедницей Христа. Она, все бедствия гонения располагает так, что научает побеждать без храбрости; умерщвлять без меча, преследовать без поношения, ненавидеть без подозрения, обманывать без соображения, исповедывать без веры, ласкать без расположенности, делать что хочешь, но не обнаруживать чего хочешь» (Книга против Констанция). В декларации слышен голос чуждый голосу Доброго Пастыря и овцы за ним не идут. Святая Церковь ждет от него подвига, и он должен, как добрый пастырь, положить душу свою за овцы своя» (Ин. 10, 5,11).
24. Письмо неизвестного к «печальнику о Церкви Христовой» от 1 февраля 1928 г. – «Где иерей мало заметен и мелкий батюшка, и где народ несознателен, там митр. Сергий накладывает на него прещение; а где народ более воспитан православно, там митр. Сергий этого не делает. Не сознание истинности своего долга руководит митр. Сергием, но лживая и отвратительная обновленческая политика. Довольно лжи, обманов, политики, всяческого лавирования и хитростей. Истина проста и простой она должна быть пред всеми. Истязание, ссылка и смерть лучших архипастырей и пастырей русской Церкви – наша опора и наше спасение, а не политика в центре Москвы, где лжеумствующие самозванцы и наемники работают над тем, как помирить Христа с Велиаром. Немедленное отложение остается единственным путем к сохранению православного устроения Церкви».
***
Существенно содержание всех этих заявлений, которое далеко не исчерпано ни по своей сути, ни во всем количестве их, но важен самый факт авторитетного церковного протеста, который является достаточным, чтобы поставить вопрос о каноничности действий первоиерарха, который очевидно порвал единомыслие с собратиями (Апост. 34).
Этот духовный собор Российской Церкви, многочисленный и авторитетный, если хотите на этот раз с участием клира и мирян, высказался совершенно определенно по поводу союза митр. Сергия с советской властью. Вполне естественно, что то, что Церковь единодушно отвергла в предшествующих расколах обновленчества и григорьевщины, отвергла снова и теперь у своего «канонического» первого епископа.
7. Самозащита Московской Патриархии
Что сказал митр. Сергий в свое оправдание? Нельзя судить, не спросив обвиняемых, не приняв во внимание всего, что может служить их самозащите. Пусть торжествуют справедливость и да отвергнется всякое пристрастие. Просмотрим известные нам оправдывающие Патриархию документы.
Показания митр. Сергия
1. Послание митр. Сергия и Синода от 18/31 декабря 1927г. отмечает момент, в который сделан к легализации шаг в виде декларации 6/19 июля. «Расстройство церковных дел дошло до последнего предела, и церковный корабль почти не имел управления, центр осведомлен о жизни епархий, а епархии часто лишь по слухам знали о центре. Были епархии и приходы, которые жили отдельной жизнью и часто не знали за кем идти, чтобы сохранить православие. Какая благоприятная почва для распространения всяких басен, намеренных обманов, пагубных заблуждений и всякого самочиния. Только сознание служебного долга пред Святой Церковью не позволили нам, подобно другим, уклониться от выпавшего на нашу долю столь тяжелого жребия». Лояльное отношение к государственной власти, выраженное в воззвании 16/29 июля создало для нашего управления более благоприятную обстановку. Восстановлено общение с восточными патриархами и с заграничными частями русской Церкви, особенно в Западной Европе, и ими признана власть митр. Сергия. Но «церковная разруха велика».
В этой разрухе, однако, никто не виноват кроме нас самих, церковных людей, обманутых, заблудших, рассеянных. Необходимо между нами взаимное доверие. Да не смущается сердце ваше. Будьте уверены, что мы действуем с ясным сознанием всей ответственности нашей пред Богом и перед Церковью. Мы не забываем что мы, при всем нашем недостоинстве, служим тем каноническим, бесспорным звеном, которым наша русская православная иерархия в данный момент соединяется со вселенскою, через нее с Апостолами, а через них и с Самим Основателем Церкви Господом Иисусом Христом.
В первом своем послании мы ясно и определенно выразили непреклонную нашу волю «быть православными» и с этого своего решения мы ни на иотy не отступили и, Богу поспешествующему, не отступим и впредь.
Каноны нашей Церкви оправдывают разрыв со своим законным епископом или патриархом только в одном случае: когда он уже осужден Собором или когда начнет всенародно проповедовать заведомую ересь, тоже уже осужденную Собором. Во всех же остальных случаях скорее спасется тот, кто останется в союзе с законной церковной властью, ожидая разрешения своих недоумений на Соборе, чем тот, кто, восхитив себе соборный суд, объявит эту власть безблагодатной и порвет общение с ней» (Двук. 14-15).
Вот содержание документа. В разрухе, как мы видим, митр. Сергий не винит власть, продолжающую гонения на Церковь, ни самого себя. Виноваты не доверяющие ему. Он выпускает послание, чтобы рассеять это всеобщее недоверие. Он опирается, прежде всего, на каноничность своего высшего церковного управления. Однако, не будь в условиях гонения этого, более чем спорного теперь учреждения – единоличной власти первого епископа, подобравшего Синод из сторонников своих незаконных действий, – то подлинно бесспорное звено для связи со вселенской Церковью сохранилось бы в законном апостольском преемстве всего верного собора русской православной иерархии, которая является источником власти самого митр. Сергия. Последний стал на формальную точку зрения и переоценил свое значение. Без него не пропадает верховная общеепископская власть в России. Для доказательства же преемства от святых Апостолов и Спасителя требуется еще по их примеру исповедывать пред врагами евангельскую правду. Но митр. Сергий утверждает в себе верность тому, что у него никто не отнимает, что в данных условиях наиболее легко – быть православным. Быть еретиком большевики совсем не требуют. Им нет дела до догматов, только бы служили их идеям. Однако митр. Сергию нужно такое утверждение потому, что каноны позволяют не повиноваться до Собора только еретику. А он не еретик, и потому до соборного суда все должны его слушаться.
Фактическое и юридическое положение митр. Сергия явилось чрезвычайно выгодным и соблазнительным для своеволия и самочиния. Он имел законное преемство власти, всеми признанное и укрепленное в критическую пору, формальную возможность верховной власти свободного собора, могущего его судить и низложить, подобранный синод сторонников и контакт с властью большевиков, которые могут поддержать его насилием над противниками. Поэтому митр. Сергий проявил теперь спокойствие и уверенность в своем положении, он властно и решительно действует, как торжествующей победитель, который знает, что обошел противника со всех сторон, и никто не уйдет из его рук. Тон братский и любезный он переменил на холодный, надменный, диктаторский, не стесняясь угрозами и прещениями в отношении к старшим и главнейшим в Церкви иерархам.
2. Ответ митр. Сергия Петроградскому духовенству 1 декабря 1927 г. гласит:
«Отказаться от курса церковной политики, который я считаю правильным и обязательным для христианина и отвечающим нуждам Церкви, было бы с моей стороны не только безрассудно, но и преступно. Перемещение епископов – явление временное, обязанное своим происхождением в значительной мере тому обстоятельству, что отношение нашей церковной организации к гражданской до сих пор оставалось неясным. Епископ и паства должны жертвовать своими личными чувствами во имя блага общецерковного. Синод стоит на своем месте, как орган соуправляющей. Таким он был при Патриархе, хотя тоже состоял из лиц приглашенных».
Надо заметить, что Патриарх не подбирал Синод из сторонников, а из бывших на свободе вообще. Митр. Сергий открыто признает, что перемещает епископов по давлению власти. Такое вмешательство власти в управление он осудил у григорьевцев церковными канонами.
Какие же это блага общецерковные, которые превыше чувств любви епископа и паствы? Это, как мы увидим далее, сохранение, во что бы то ни стало, высшего церковного управления, ради чего и приносятся все жертвы всем, что есть ценного в Церкви самим этим управлением.
3. В письме к Киевскому экзарху митрополиту Михаилу от 16 мая 1928 г. митр. Сергий пишет: «Когда не требуется изменять ни вере, ни канонам, то у всякого рассуждающего человека возникает вопрос – в чем же дело – и естественно пропадает желание терпеть неизвестно из-за чего. И вот, одни за другими епархии наши будут автокефализироваться, мы будем объявлять их в расколе и т. д. Кому все это нужно и кому на руку? Я сознаю, что я был вправе принять меры к легализации, раз явилась возможность к тому. Порывать со мною можно только при наличии нарушений веры и канонов. То, что я избрал путь церковной политики, кому-нибудь не кажущийся наилучшим, отнюдь не оправдывает разрыва со мною общения».
Таким образом, решение полномочной церковной власти о возможной децентрализации проходит мимо митр. Сергия, как ему неизвестное и ненужное. Он по-своему понимает дело и принимает легализацию только потому, что она предложена. О былом, его же собственном сопротивлении ей и речи уже нет, как будто его и не было. Такое превращение.
Наиболее теплый, умоляющий тон он допустил только в переписке с митр. Агафангелом, прося не прерывать общения по той же причине, что «веры святой мы не предаем», а вы «останьтесь с нами и своим авторитетным именем и своим мудрым советом поддержите нас» (28 января 1928 г.).
Первому местоблюстителю Патриарха митр. Кириллу митр. Сергий пишет (18 сентября 1929 г. и 2 января 1930 г.) ядовито и властно, и посылает ультиматум примирения к известному сроку, доказывает полноту своих патриарших прав и предлагает ждать Собора, который может его судить.
Митр. Кирилл просит не злоупотреблять буквой канонов, ибо церковная жизнь слагается не по буквальному смыслу канонов. В деле церковного управления надо или прибегать к спорным экспериментам, или отказаться от них, коль скоро получили свидетельство спорности их. Его желание «растопить лед, диалектически-казуистического пользования канонами и сохранить святыню их духа» (12 ноября 1929 г.).
Единственная каноническая опора
На самом деле стена, за которую спрятался митр. Сергий, рассчитывая на свою полную каноническую неоспоримость и неприкосновенность, это – будущий Собор, которому он якобы предает себя на суд и до которого, по правилам 14-15 Двукратного Собора все ему должны подчиняться, – падает до основания.
Конечно, собор когда-то еще будет, но в недавнем прошлом – от кого митр. Сергий получил признание своих полномочий? От Духовного Собора епископов, члены которого, не собранные в одно место, однако со своих мест давали свои решения. Время гонений создало такую форму соборного управления Церкви. Сам митр. Сергий руководствовался в это время общим мнением епископата. Еще недавно искал он этого мнения на свой проект декларации в отношении к власти, за который сел в тюрьму. В своем письме к митр. Петру от 5/18 марта 1926 г., по поводу своих прещений григорьевцам, он писал следующее: «Я положил запрещение не от себя лично, а от лица единомысленной со мной православной иepapхии: «Эта иерархия не только нравственно участвовала в наложении запрещений, признавая мои полномочия, но и формально одобрила и утвердила запрещение. Если требуется, я могу представить письменное утверждение более 25 apxиepeeв. Значит, запрещение может быть названо даже соборным, и отнюдь не должно быть пренебрегаемо».
Нельзя не подчеркнуть, как митр. Сергий ценит здесь единомыслие с собой иерархии и признание ею своих полномочий, и как одобрение ею своих актов он называет соборным утверждением, признавал существование в это время такой высшей над собою инстанции церковной власти. Но теперь он сам пренебрегает этим собором, только что говорил, что голос 25 apxиeреeв, как соборный, не должен быть пренебрегаем, и решительно действует «без рассуждения», никого уже ни о чем не спрашивая.
Когда выгодно и необходимо было спрашивать и получать одобрение на свои действия духовного собора епископов для утверждения своей власти и авторитета, тогда он этот собор признавал, а когда духовный собор епископов не одобряет его действия, и митр. Сергий хочет поступать по своей воле, тогда он пользуется выгодой своего положения и связанностью епископата, желает иметь официальный, собранный в одно место, собор, который будет судить его деяния. В то же время он отлично знает, что этот собор в советских условиях невозможен, а если возможен, то только подобранный для одобрения его действий.
Трудно представить себе большее беззаконие, насилие и коварство в похищении общеепископских прав высшей церковной власти.
Духовный собор этого времени был формально достаточным, ибо его действия, одобрения и порицания, как мы видим, осуществлялись в жизни и имели силу закона. Но главное, он был достаточен по своему качеству и внутреннему достоинству, как совершенно свободный и морально независимый в условиях внешнего стеснения и зависимости. Слово Божие не может быть в узах.
В этом Соборе участвуют не только свободные, но и все узники, а потому он имеет совершенное полномочие. И как слово узников он излагает истину безбоязненно. Пример – соловецкое постановление которое защищает bеpy, церковный закон, права верующих, обличает насилие и гонения и несправедливость власти, но в то же время идет навстречу ей во всех ее справедливых требованиях.
И такой духовный собор Российской Церкви, действовавший во время гонений, первый епископ решил променять на официальный, приемлемый для гонителей. Принявши обновленческие условия легализации, он нуждается в соборе обновленческого типа, подобранного из своих сторонников, которые оправдывают его действия. На нем не будет узников, а только получившие свободу путем его компромиссов.
Таким образом, апеллировать в этих условиях от духовного собора к собору официальному несправедливо, нечестно. Показав произвол единоличной власти и игнорируя общее мнение епископата, клира и народа, он выставляет церковный закон только с целью принудительного подчинения всех своему незаконному пути. Пользуясь выгодой своего положения, он выставляет двойную мораль: я могу нарушать закон, а вы не можете. Он может не соблюдать свою обязанность и, вопреки 34 Апост. правилу, не хранить единомыслие с епископатом и действовать без рассуждения всех, – а епископат обязан соблюдать пр. 14-15 Двукр. Собора и подчиняться первому епископу, ожидая соборного суда над ним. Эти правила явились простой лазейкой ему для сокрытия преступления с надеждой полной безнаказанности и даже утверждения и узаконения пути беззакония. Нет, так злоупотреблять церковными правилами нельзя.
Соборный суд состоялся
Каким собором митр. Сергий признан в своих полномочиях, и на какой собор он сам опирался для своих действий, таким собором он и судим, и этого собора для него достаточно. Суд Духовного собора совершенно правомочный по условиям времени и проведший в жизнь важные решения, в его делах уже совершился. В момент всеобщего недоверия и протеста, митр. Сергий бесповоротно осужден. И он, искавший раньше его решений, имеет теперь более авторитетный, сильный и всеобщий его голос, чем прежде. И если прежде он ему повиновался, то и теперь он обязан был подчиниться и устраниться от управления, передав свои полномочия епископу, исполняющему волю Церкви. Если же он остался у власти, то противясь решению Церкви и пользуясь бессилием епископата что-либо сделать для его устранения. А потому центральное церковное управление митр. Сергия, лишенное доверия епископата, продолжало существовать уже как самочинное неканоническое учреждение.
Мера пресечения
Митр. Сергий, в том же письме к митр. Петру (от 5/18 марта 1926г.) писал: «Мое запрещение (григорьевцев) не суд и не наказание, только досудебная мера пресечения, вызываемая необходимостью прекратить вредную для Церкви деятельность преданных суду. Когда нет ни Собора, периодически собираемого, или организованного ВЦУ, то обязанность охранять в Церкви благочиние естественно целиком падает на первого епископа, и он не только может, но и обязан принять судебную меру пресечения, не дожидаясь Собора, но само собой понятно, что за эту принятую меру первый епископ должен ответить пред Собором».
Спрашивается теперь, как прекратить вредную для Церкви деятельность самого первого епископа, и на ком после него лежит обязанность охранять церковное благочиние. Определение Московского Собора от 8 декабря 1917 г. (пп. 8-10) говорит, что жалобы на Патриарха подаются в Священный Синод, и при нарушении Патриархом его прав и обязанностей три старейших епископа Священного Синода, или из Высшего Совета делают ему братское представление, а в случае безуспешности сего делают таковое в соединенном присутствии Синода и Совета, которые передают дело на суд Всероссийского Собора Епископов.
Закон не предусмотрел данного случая, когда Синода не оказалось, и единоличной властью первый епископ сам образовал себе Синод из сторонников его определенной политики, вызвавшей раскол в Церкви. Множество жалоб на себя он получил на свое имя, от него самого зависело обратить на них внимание или оставить без последствий. Однако, три иерарха, также, как и он, призванные к высшей церковной власти, сделали ему братское представление: митр. Агафангел, указанный патриаршим завещанием от 25 дек. 1924 г. (с ним и митр. Кирилл), митр. Иосиф, назначенный заместительствовать митр. Петром от 6 декабря 1925 г. и архиеп. Серафим Угличский, заместитель митр. Сергия. Но от него самого теперь зависело, каким остаться у власти: покаявшись и исправив свою ошибку или, не сделав этого, порвать свое единство с епископатом. Он избрал последнее.
Стоит вопрос: как епископат может реагировать на беззаконие, и какие меры он может предпринять против беззаконника; если созвать официального собора нет возможности, а Духовного Собора он не хочет слушать? Его устами будем судить его. Если запрещение в священнослужении до соборного суда есть подсудная мера пресечения вредной для Церкви деятельности некоторых епископов-григорьевцев, то и отказ в повиновении первому епископу до соборного суда над ним есть, со стороны епископата, также подсудная мера пресечения его вредной для Церкви деятельности, и притом единственная. В этих условиях другого выхода для епископов нет, чтобы им не участвовать в чужих грехах, поддерживая беззаконие и причиняя вред Церкви вместе с ним. Епископат имеет право отказать ему в послушании и пренебречь его запрещениями, как незаконными, если он один запрещает епископов православной Церкви, без согласия всех других, перемещает и увольняет епископов по требование антирелигиозной власти, приносит смущение Церкви, злоупотребляя своею властью и превышая свои права, нарушая apxиерейскую присягу и тем делая бессильными свои прещения и распоряжения. Не противодействуя первому епископу хотя бы так, епископы позволят ему сделать Церкви много бед.
Практические решения епископата
«Поражу пастыря и рассеются овцы». Благодаря самочинию первого епископа, отказавшегося от духовного собора собратьев, последний лишился своей единой позиции и перестал существовать. Наступила неслыханная в Церкви эпоха диктатуры первого епископа, которая и осуществляется до нынешнего дня Московской Патриархией. Mитр. Cергий создал для епископата и всей Церкви трудное положении. Немедленно отложиться от него или остаться с ним и после протеста – вот вопрос, который и решили по разному. Конечно, самое выражение протеста имело первостепенное каноническое значение, потому что демонстрирован был факт разрыва единомыслия первого епископа со всеми (34 Апост.) и он оказался неоспоримо преданным церковному суду. Это, несомненно, было и для епископа, хотя и не страшно, как мы видели. Но сознать происшедшее, сравнить прошлое и настоящее и оценить позицию свою и митр. Сергия – от епископата и требовать нельзя было. Он, безусловно, растерялся. Решительно поступать можно было только по чувству правды. И некоторые решились продолжать борьбу на очень невыгодных позициях за правду истинную, евангельскую, против правды только формально законной, которая именем каноничности прикрывает неправду, ложь, клевету, человекоугодничество и ради преданий фарисейского законничества попирает правду Божию. Есть люди, которые органически не выносят такого положения и готовы скорее умереть, чем изменить совести и прямому пути Христову, уклонениями направо или налево.
Митр. Иосиф и иосифляне были совершенно правы, признав митр. Сергия уже осужденным по законам этого времени и имели мужество и дерзновение порвать с ним общение в надежде, что путь евангельской правды победит. Не всякий на этот путь мог пойти.
Нерешительность других епископов и духовенства следовать за новым руководством Церкви после падения митр. Сергия объясняется главным образом страхом, что новый первый епископ, если останется на свободе, то будет иметь coгласие на это от властей, которые заинтересованы дроблением Церкви на новые части и поддержат его, пытаясь заключить с ним договор. Так смотрели с окраин на позицию иосифлянина еп. Димитрия Гдовского, викария Петроградского, пока он был на свободе. Арест же его показал всем, что человек он правды, и все благополучно. Боялись того, что по русской пословице называется: тех же щей, да погуще влей. После падения известного всей Церкви митр. Сергия, на кого еще можно было опереться и чего еще ждать.
Эти менее правы, чем первые, ибо, хотя и заявили свой протест против беззакония митр. Сергия, но, по осторожности и привходящим страхом, не отказались от общения с ним. Они побоялись нового раскола, забыв как преп. Феодор Студит отделился от Патриарха Никифора и целого Собора епископов, хотя не он, а они отделились от Церкви. «Мы не отделяемся от Церкви, которая от запада и севера и моря (Ис. 49, 12), а только от одобривших прелюбодеяние, а они не Церковь Господня. А так как они не Церковь Божия, то поистине они отделяются от Церкви Божьей. У нас не отделение от Церкви, по защищение и оправдание божественных законов» (письма еп. Иосифу и монаху Василию). Эти епископы согласились ожидать будущего суда над митр. Cepгием. Они не оценили силы духовного собора этого времени, в котором они сами участвовали и которым в это время управлялась Церковь. Они соблазнились мыслью формального и официального собора, хотя и знали, что он невозможен в это время гонений.
Наконец, совершенно неправы те, кто не заявили своего протеста, потворствовали беззакониям, а другие и приветствовали и тем сделались соучастниками их. К счастью таковых оказалось очень мало.
Свидетели защиты
Епископ Василий, вик. Рязанский (11 ноября 1927 г.) вопреки другим известиям, сообщает, что с 1 августа по 27 сентября был вместе с митр. Петром на о. Хэ, и последний одобрил позиции митр. Сергия.
Архиеп. Ювеналий Курский, прибывший с Соловков (9 марта 1927 г.) сообщает, что Соловецкие святители будут находиться в каноническом, молитвенном церковном общении с ним, на условии его единения с митр. Петром и сохранении в чистотой канонов, догматов и уставов Церкви.
Письмо прот. Шестова митр. Сергию 15 февр. 1928 г. подтверждает извещение архиеп. Ювеналия о нежелании соловчан порывать канонического общения с митр. Сергием.
apxиеп. Евгений (соловчанин) 5 декабря 1927 г. писал неизвестному: «нет никаких канонических оснований к неподчинению митр. Сергию, действия которого не касаются православного вероучения и не нарушают благодатности таинств».
Митр. Арсений (Стадницкий), марта 1928 г. пишет: «я могу быть недовольным тем, что я высказал в частной переписке с вами, но это не влечет меня на путь раскола».
Митр. Никандр (Феноменов) Ташкентский (письмом от 15 февр. 1928 г.) категорически осуждает раскол с митр. Сергием.
Еп. Зaxapий, от имени четырех епископов, ссыльных Марийской области, — себя, Иринарха, Антония и Сергия, приветствует легализацию и осуждает протестующих.
Максим, еп. Полонский, с cогласия митр. Михаила Киевского и еп. Константина, (19 сентября 1927 г.) сообщает, что в Хеджендли пять епископов (из них apxиеп. Аверкий Кедров, Валериан Рудич, Герман Ряшенцев и еще два других), не только одобрили легализацию, но и заявили – «если бы для легализации потребовалось кому-либо вообще и кому-нибудь из нас в частности уйти на покой – согласиться и на это, только чтобы легализация все-таки прошла». При этом еще еп. Максим добавляет, что весь корень зла нового раскола, «вся злостная инсинуация лежит в том, что Вы действуете будто бы без благословения митр. Петра, рассейте это нелепое обвинение…».
Павел, apxиеп. Вятский, член Синода, посланием к пастве (1 декабря 1927 г.) писал: «я подписал воззвание митр. Сергия от 16/19 июня с. г. с тем, чтобы не поступаясь ни мало православием и канонами Церкви, создать для вверенной мне Вятской епархии вполне легализированное гражданской властью управление, а вверенному духовенству – обстановку мирного пастырского труда».
Литература в защиту патриархии чрезвычайно не богата, и она ничего не могла сказать больше тех же формальных оснований, которые приводит сам митр. Сергий. Она против раскола или при полном согласии с митр. Сергием или с радужной надеждой на успех его действий.
Самой авторитетной защитой патриархии надо считать статью в заграничной печати митрополита Сергия (Воскресенского), экзарха Эстонии и Латвии, бывшего еп. Серпуховского, члена Московского Синода и первого секретаря его с первого дня его существования в 1927 г., который заявил в печати: «я лично участвовал в трудах патриархии». Этот епископ особенно отличался в борьбе с противниками патриархии. Друг и сотаинник митр. Сергия, он во время войны с приходом немцев остался у них и вскоре был убит советскими партизанами. Экзарх Сергий пишет («Церковь в СССР пред войной». Россия, 9-11 октября 1945 г.):
«Посильно замедлить, затормозить предпринятое большевиками разрушение Церкви всегда было главной задачей патриархии. Она стремилась оградить догматическую чистоту и каноническую верность Православия, одолеть схизмы, сохранить каноническое законное преемство высшей церковной власти, удержать канонически законное положение Российской Церкви среди прочих автокефальных Церквей и довести таким образом Церковь до лучшего будущего, когда, после крушения большевизма, Церковь могла бы снова воспрянуть. Чтобы работать над выполнением этой задачи, Патриархии, прежде всего, надлежало сохранить собственное существование, которому грозила большая опасность.
Советская власть и патриархия противостояли друг другу как две враждебные силы, вынужденные, каждая по своим причинам, идти на обоюдный компромисс. Согласившись на компромисс, либо уступки Церкви, большевики затем обманывали Патриархию, делая эти уступки иллюзорными. Самая легализация Патриархии не оправдала на практике тех ожиданий, которые первоначально на нее возлагались. Легализована была не Православная Церковь, как целое, а именно Патриархия лишь. В результате получилось крайне парадоксальное положение: Патриархия оказалась легальным органом нелегальной организации. Она получила признанную возможность говорить от имени непризнанной Церкви и легально давать распоряжения, ни для кого юридически не обязательные. Большевики терпели существование Патриархии только ради собственных выгод. Но ради Церкви мы все же мирились со своим унизительным положением. Патриархия оставалась единственным легализованным органом церковного управления и потому она одна только сохраняла возможность хоть несколько упорядочивать церковную жизнь и тормозить разрушение Церкви большевиками».
О том, как патриархия «тормозила» работу большевиков экзарх митр. Сергий мог привести только один факт. В интервью журналистам в 1930 г., когда, по принуждению большевиков, было заявлено, что Церковь в России вполне свободна и гонениям не подвергается, духовенство не было подвергнуто разорению раскулачивания. Однако, добавляет он, «через никоторое время просто начали отправлять священнослужителей в ссылку, а храмы закрывать под каким-либо формально-законным предлогом».
«Ценой политической декларации митр. Сергия, – пишет он, – была куплена легализация Патриархии и освобождение Церкви от обновленческого засилия». При отсутствии православного легального церковного Управления существовало одно обновленческое, которому, однако, Православная Церковь, – по словам автора, – не подчинялась.
Если, как это всем и давно известно, Церковь, со времен патриарха Тихона, не подчинялась обновленческому управлению без своего легального, – добавим мы, – то стоило ли митр. Cepгию легализироваться на условиях обновленчества, чтобы заменить собою и сделать его ненужным только для советской власти, а эту твердую, верную Церковь огорчить и ослабить, взорвав изнутри, таким предательством.
Этот документ любопытен и может быть еще более ценен и тем, что ни одним словом не упоминает о происшедшей в России грандиозной борьбе всей Церкви с позицией Московской Патриархии.
Цели и значение Патриархии
Таким образом, цель «посильно замедлить, затормозить предпринятое большевиками разрушение Церкви» абсолютно не удалась Патриархии, ибо она т. о. и развязала руки им, сойдя с пути исповедничества, завещанного Собором 1917 г. как единственным методом борьбы с большевиками. Большевики же совершили свое дело во всю поставленную себе меру, и насколько могли справиться с верующим народом. Верующий же народ сам, насколько можно, замедлил и затормозил предпринятое большевиками разрушение Церкви, при всем том, что Патриархия ослабила его дух и оставила его совершенно без духовного возглавления, руководства и поддержки.
Народ остался верующим не благодаря Патриархии, а вопреки ей, преодолевая пришедшее от нее новое искушение.
Что Патриархия «стремилась оградить догматическую чистоту» Православия, это и митр. Сергий часто подчеркивал, и это звучит правдоподобно, конечно, но лицемерно потому, что намеренно умалчивается, что в это время единственно требовалась нравственная чистота Православия и пример для всей Церкви. Патриархия как город, стоящий на верху горы, не может укрыться, и как свеча ставится на «подсвечнике, чтобы светить всем в доме» (Mф. 5, 14-16). Но какой же свет воссиял от нее пред людьми? Если свет, который в вас – тьма, то какова же тьма. (Mф. 6, 23). Так о заботах Патриархии относительно нравственной чистоты нигде и никогда не упомянуто. Этот пункт, как незначительный, выброшен из Православия. Не ко времени.
Она стремилась оградить «каноническую верность Православию». Но в чем же эта верность? В строгом соблюдении 14-15 пр. Двукратного Собора, не позволяющих отделяться от Патриархии, хотя она может нарушать правила, и ей никто в этом препятствовать не может впредь до Собора, который она для оправдания себя сама подберет. Это вся ее «каноническая» ограда.
Московская Патриархия стремилась «одолеть схизмы и сохранить каноническое законное преемство высшей церковной власти», в какое же время она это сделала и как? Обновленчество, григорьевщина были одолены первым епископом, опиравшимся на епископат, клир и народ до 1927 г., и после этого уже была основана митр. Сергием нынешняя Патриархия, которая хочет приписать заслуги, ей не принадлежавшие. Больше советская власть не позволяет быть в Церкви никаким схизмам и тем более сомневаться в каноничности ее Патриархии.
Задача Московской патриархии – «удержать канонически законное положение Российской Церкви среди прочих автокефальных Церквей». Но оно не может быть потеряно и после уничтожения Патриархии, и тотчас может быть восстановлено при «лучшем будущем, после крушения большевизма». В состоянии же слуги интернациональной власти, она вовлекает и восточных патриархов в орбиту ее политического влияния во вред всем церквам и христианству. Нужно ли существовать для такой роли?
Поэтому Патриархии совсем не «надлежало, прежде всего, сохранить собственное существование, которому якобы грозила большая опасность», потому что заботилась об ее существовании сама советская власть, нуждавшаяся в податливой церковной власти для чисто политических услуг. Она одна и была легализирована, для Церкви же, самосохранение Пaтpиapxии таким путем было бы не только бесполезно, но и вредоносно и ненужно. Вспомним, как полномочное церковное управление в 1920 г. совершенно не заботилось о своем существовании, издавая указ о децентрализации.
К значению Патриархии мы должны отнести только то, что при фактической децентрализации, когда епархиальные apxиереи потеряли всякую связь со своим центром, Патриархия имела такое же значение для Московской Епархии, как и все провинциальные епископии, тем более что верующие, добровольным подчинением, по свидетельству экзарха Сергия, помогали сами поддерживать некоторый минимальный порядок в Церкви. Но, конечно, это роль не Патpиаpxии, а просто местного епархиального управления.
Общение с патриархами
Не так желая «удержать каноническое законное положение Российской Церкви среди прочих автокефальных церквей», но как придать себе хотя какой-либо вес и авторитет в самой Русской Церкви, митр. Сергий в том же 1927 г. поспешил снестись с восточными патриархами. Последовали ответные грамоты от Дамиана, патриарха Иеpyсалимского (21 окт. 1927 г.), от Григория, патриарха Антиохийского (12 ноября) и от Василия, патр. Константинопольского (7 декабря). Последний предложил даже обновленческому митр. Александру Введенскому войти в общение с митр. Сергием и примириться.
После того как, с не меньшим успехом, такие грамоты получили в свое время обновленцы, и сам митр. Сергий отрицал их значение, российский епископат остался равнодушным к такому приему легализированного первого епископа и лишний раз напомнил себе церковное правило о невмешательстве одной поместной церкви во внутренние дела другой. Печальный случай поддержки преступного дела обновленцев и предложения Пaтpиapxy Тихону устраниться от дел был у всех в памяти. Таким образом, и этот способ самозащиты Патриархии оказался неудачным в глазах епископата.
Соборы 1943-1945 гг.
Можно ли подвергать сомнению каноничность московского высшего церковного управления после того как состоялись два собора епископов и один большой поместный Собор с участием представителей всех поместных церквей? Казалось бы узаконению, реабилитации и защите Патриархии эти соборы должны послужить в бесспорной степени. Однако, если обновленцы через год после захвата власти могли создать подобранный неканонический, но многочисленный собор своих сторонников, то что же другое, но уже немногочисленное, могла собрать ставшая на обновленческий путь отношения к власти несчастная Московская Патриархия после 15 лет своего управления (1927-1943)? Поздно заплатили большевики за аванс, данный им так давно митр. Сергием, и, конечно, исключительно только ради собственных крупных выгод политического момента.
8 сентября 1943 г. Собор Российского Епископата, в составе 18 человек, избрал митр. Сергия Пaтpиapxoм. Простой и естественный канонический ответ ему объявило Совещание восьми русских заграничных архиереев, собравшихся в Вене 8/21 октября 1943 г.
Председатель Совещания, Митрополит Анастасий, в послании своем (Прав. Русь. 30 октября 1943 г.) указывает, что bcepocсийский Собор определением своим от 13 августа 1918 г. установил порядок избрания Патриарха на будущее время. Патриарх избирается Собором, состоящим из архиереев, клириков и мирян. В лице епископов Собора должна быть представлена вся русская Церковь, без всякого исключения. (Перв. 5, Четв. 14, Шест.8). Но на последнем Соборе прежде всего отсутствовали многие, наиболее достойные, заявившие себя чисто исповедническим подвигом епископы русской Церкви, которые лишены своих кафедр и томятся в тюрьмах и отдаленных ссылках, не говоря уже о других епископах русской Церкви, которые лишены возможности на этом Соборе участвовать, присутствовать лично или прислать своих делегатов или грамот, как это допускается правилами (Перв. 4, Седьм. 3, Карф. 13). «Всякое другое собрание архиереев, хотя бы и наименовавшее себя собором, будет только видимостью последнего, и постановления его не могут иметь обязательной для всех законной силы. Не может быть приравнена к Собору и та группа епископов, которая собралась в Москве на интронизацию нового патриарха».
Именно в виду того что «многочисленные авторитетнейшие иерархи русской Церкви устранены от участия в церковном управлении и томятся в ссылках, патриарх Сергий не может быть признан законным и полномочным возглавителем Русской Церкви в качестве Патриарха Всероссийского».
Но видимо окончательное покорение влиятельной в своей сфере заграничной русской Церкви было серьезной задачей для советской власти, и она решила созвать у себя другой церковный собор, уже более авторитетный, неподлежащий никакой критике. Надо эмигрантскую часть русской Церкви заставить замолчать и сотрудничать вместе с собою, как сотрудничает Московская Патриархия, да и всем православным и неправославным церквам демонстрировать религиозную свободу в России. И вот 31 января 1945 г. состоялся в Москве большой поместный Собор, который назвался вторым после бывшего в 1917 г. На нем уже 45 епископов, почти вдвое того больше духовенства и около 50 мирян и монахов, кроме того 12 иepapxoв других поместных церквей и среди них патриархи Александрийский, Антиохийский и Грузинский. Пора замолчать теперь эмиграции и покориться вновь избранному Патриарху Московскому Алексию.
Патриарх Алексий как возглавитель Церкви
Однако исправлен ли был на этом Соборе тот существенный канонический дефект, который подчеркнуло заграничное Совещание архиереев относительно Собора 1943 г., отказавшись признать законным избрание патриарха Сергия.
Все епископы одних прав и обязанностей и все без исключения должны участвовать в управлении Церковью в своем Соборе. Кои имеют препятствие должны иметь заместителей, «дабы состоявшееся таким образом собрание могло иметь совершенное полномочие» (Карф. 27). Не явившиеся же без причины подвергаются епитимии. Но спросил ли кто-нибудь на последнем соборе хотя бы из заграничных гостей: все ли епископы страны явились на Собор, а если нет, то почему? Когда, и какой церковный суд и за что отрешил их от кафедр и лишил их участия в общеепископской власти? А если они не могут явиться на собор только по препятствию насилия, учиняемого гражданской властью, то собор неполномочен без них решать церковные дела. Остановившись только на этом формальном пункте, с неизбежностью надо подтвердить прежний вывод: ввиду того, что многие иерархи Церкви устранены от участия в церковном управлении и томятся в ссылках, постановления последнего собора не могут иметь обязательной для всех законной силы, и патриарх Алексей не может быть признан законным и полномочным возглавителем русской Церкви в качестве Патриарха Всероссийского.
Состав и действия Собора
Чувство же пользы церковной и правды Христовой не позволяют пренебречь теми, голос которых должен быть ценим в Церкви превыше всего. Выслушав голословное поругание и клевету на мучеников и исповедников Церкви от группы Московской Патриархии, которая этим только защищает самую себя и свой путь, для всего остального миpa невинность и святыня этих людей также очевидна, как разрушенные и закрытые храмы, выброшенные мощи святых, снятые ценности, сожигаемые на площадях иконы, закрытые церковные школы, уничтоженная богословская и духовная литература и все прочие дела гонения. Эти мученики – те же иконы, те же храмы, те же мощи святых, то же слово Божие. И вот они преданы забвению на Соборе, о них не вспомнили, как о несуществующих. Это был пир победителей на телах побежденных. В местах заключения пережили новую горечь от торжествующей неправды.
И забыто самое главное: ведь существовал протест против митр. Сергия, и среди заключенных, вероятно, есть еще те, которые протестовали и есть некоторые, которые, несмотря на свой протест, подчинились митр. Сергию впредь до соборного суда но правилу церковному. (Двукр. 14-15). Где протесты несогласных, где их мнение, их защитники и обвинители? Почему же не было рассмотрения этого дела, а собор проведен так, как будто этого протеста никогда не существовало, и вся Церковь всегда разделяла и разделяет политику митр. Сергия. Таким образом обещанного соборного суда не было, протестовавшие против действий митр. Сергия не были спрошены, остались запрещенными, лишенными кафедр, и правда умерших и убитых вопиет к Богу, ссылка митр. Сергия на вышеуказанное правило церковное действительно была обманом, обещание дать отчет Собору (за досудебные единоличные прещения) не выполнено, состоявшийся церковный Собор был подобран только из сторонников митр. Сергия. Таким образом, прав был митр. Иосиф и иосифляне, которые порвали общение с митр. Сергием, видя что его действия построены на обмане, и суд над ним уже совершился в том церковном мнении, которое они собою выражали, т. е. в Духовном Соборе.
Цели Собора
В чем состояла цель последнего Собора? Узаконить беззаконие, некогда совершенное, и утвердить положение современной Московской Патриархии, в надежде, что преданное ею забвению, будет забыто и всеми.
Если же после собора хотят уверить, что в России открыта для Церкви подлинная свобода, и она может приступить к устройству внутренней своей жизни, то почему не позволили ни явиться на Собор всем, ни решить необходимые дела Церкви. Пусть Церковь рассмотрит вопросы церковной дисциплины и совершит суд над падшими во время гонений, не только обновленцами и григорьевцами, но и над Московской Патриархией. Собор должен заботиться об охранении веры народа от расколов, ересей и безбожия,